Ну а потом, в начале августа к нам приехали гости. И меня и еще четверых из моего курса вызвали в кабинет начальника. Там находились сам начальник училища и незнакомый офицер госбезопасности, по-хозяйски расположившийся за столом, которого начальник представил, как капитана Мирошина. Сразу же после знакомства нас оставили с ним наедине.
— Здравствуйте, товарищи курсанты! Ваше руководство характеризует положительно. Вы все хорошие специалисты, комсомольцы, физкультурники. Я сейчас задам один вопрос, отвечайте не сразу, у вас есть три минуты на размышление.
Вы готовы отправиться на фронт для выполнения приказа командования Красной Армии?
Вопреки приказу думать я не стал. Да и никто из моих товарищей не стал. Поэтому сказали чуть ли не хором:
— Так точно!
— Ну что ж, тогда садитесь, — махнув в сторону стола с разложенными листами бумагами и писчими пренадлежностями гость продолжил — И всем — родителям, друзьям, любимой девушке пишите письма примерно следующего содержания: "Направлен на фронт, отвечать смогу редко, обратный адрес полевая почта такая-то".
Пока мы писали, капитан вышел за дверь и, вернувшись через минуту, забрал со стола пепельницу и отошел покурить к окну. После со смаком выкуренной сигареты он собрал и окинул взглядом наши творения и, не запечатывая, положил в командирскую сумку, а из неё достал стопку бланков подписок о неразглашении.
Сама поездка на какую-то подмосковную базу просто не отложилась.
Потом было муторное кукование на аэродроме в ожидании подходящей погоды для высадки. Из развлечений — только наблюдение за молчаливым оцеплением и разглядывание барака, в котором нас временно разместили. Ну и разговоры конечно. Слухи ходили самые нелепые. Что, в принципе, при таком недостатке информации вполне логично.
Впрочем, мариновали нас недолго, ожидание вскоре закончилось, и одной безлунной ночью нас все-таки загрузили в самолет.
Ну, а после приземления и началась наша учеба нелегкому ремеслу инженеров-психоэнергетиков.
Сейчас-то, с высоты накопленного опыта и знаний я понимаю, что с нами, тогда еще неоперившимися птенцами, надо было поступать именно таким образом — вытолкнуть из будничной лодки обычной жизни и заставить нас самих, барахтаясь и захлебываясь, познавать новое и раздвигать горизонты науки. Но это сейчас…
Тогда же — тогда неизвестный коллектив, странное отношение единственного преподавателя, вдобавок еще и резко отличающегося по виду от человека, постоянная физическая и психологическая нагрузка — все это буквально выжимало из нас соки, отбивая всяческое желание жить. Этот переломный момент, когда действие лекарственных препаратов, которыми в строго выверенной пропорции были буквально пропитаны наши организмы, достигло максимума — именно тогда я впервые познал, что такое психоэнергетика, и ощутил то необычное состояние, которое и подтверждает тезис о том, что человек является частью природы… мира… и противопоставлять себя окружающему — это даже не глупо, а просто преступно.
Нет, конечно, и сейчас, особенно в капиталистических странах, известных своей хищнической эксплуатацией природных запасов, буйным цветом расцветают заблуждения о противопоставлении человека и человеческого общества окружающей среде — матери-природе, как мы ее понимаем. И это однобокое потребительское отношение уже сейчас приводит к оскудению запасов и к экологическим катастрофам.
Понятие человека как "Царя Природы" в корне неверно. Ведь человек не царь, а всего лишь её часть, малая часть, которая имеет просто большую ответственность и ответственность не только перед собой или перед обществом, но и перед природой. И это даже символично, что именно психоэнергетика открыла возможность соприкосновения природы и человека. Другие отрасли науки давали человечеству инструменты для познания мира, но только эта наука дала инструмент общения с ним.
Но вернемся к воспоминаниям.
Точно не помню, да и это не важно, но это произошло то ли на вторую, то ли на третью неделю после прибытия, в тот момент из-за постоянного приема зелий окружающее уже было подернуто дымкой нереальности, и все мое существование сфокусировалось только на выполняемой мной работе, приказах преподавателя и вкусе еды. Такое ощущение, что все это время мы не спали — или спали очень мало. В голове именно об этом отрезке жизни остались только обрывки, неясные образы, которые до сих пор так и не сложились в ясную картину.
Но в отличие от тех размытых, не связанных эпизодов, во время которых мое "я" буквально не существовало, поглощенное препаратами и изматывающей, валящей с ног работой, момент обретения я помню как сейчас. С тех пор прошел уже не один десяток лет, и остатки моих волос уже покрывает седина, но эти воспоминания предстают перед моим взором так, как будто бы это случилось вчера.