Рядовой Хельмут Крюгер, не обнаруженный на перекличке, мирно и безучастно висел на колючей проволоке. При попытке его снять два солдата чуть было не подорвались на установленной днём ранее мине. Освободив Крюгера от объятий проволоки и принеся его за ноги и руки к караулке, положили его на расстеленную плащ-палатку. Обследование выявило у рядового сломанную шею, несколько осколочных ранений от сработавшей противопехотной мины и порядка пяти пулевых ранений от пулемёта. Судя по всему, пулемётчики показали чрезмерную быстроту реакции и выдали пристрелочную очередь прямо по засветке от мины. Как показало проведённое на месте случившегося расследование, рядовой Крюгер вопреки прямому приказу начальства, в одиночку, ночью, где-то в два — два тридцать, удалился совершать моцион с желанием подышать ночным воздухом. Это был последний раз, когда его видели живым, к моменту получения ран от противопехотной мины и пулемёта по всем признакам он был уже мёртв, на данное обстоятельство указывало почти полное отсутствие кровопотери из ран. Таким образом, было выяснено, что рядовому сломали шею непосредственно вблизи казармы и потом уже мёртвого пытались вынести из охраняемого периметра. Данное обстоятельство вызвало у майора сильную тревогу, нарушитель находился уже за охранным периметром и повёл себя очень нелогично и неожиданно — так просто никто не поступает — русские или немецкие диверсанты уже давно бы перерезали часовых и взорвали мост. Поведение этого беловолосого просто нелогично — так есть смысл поступать, только если у него нет оружия и взрывчатки и диверсант вынужден убивать доблестных немецких солдат голыми руками — но это же варварство, так и вопило возмущённое сознание майора.
Во избежание паники майор приказал разойтись по постам и разразился речью о повышении бдительности. Немного вздрючив подчинённых, уделив большую часть своего внимания пулемётчикам, Нитке с плохим ощущением отправился докладывать начальству о непонятном беловолосом красноглазом существе, терроризирующем подотчётное ему подразделение и о своих предположениях…
Два осколка в спине это очень приятное ощущение, особенно когда с выпученными глазами, полуоглохший спотыкаясь через раз, бежишь по лесу. Ну и какого ляда — кто знал, что немцы не поленятся и в добавок к колючке поставят ещё и противопехотные мины. В серебристом ночном освещении я, конечно, увидел натянутые проволочки и аккуратно через них перешагнул, стремясь как можно скорее схватить очередного гансика за нежное горлышко. Плавно скользя в ночной тиши и контролируя направление взглядов так называемых «охранников» из хумансов, я тенью подобрался к одиноко прогуливающемуся солдату и аккуратно свернув ему шею, взгромоздил его на себя. Переноска трупов — ещё то удовольствие. Хотя в последнее время я малость попривык к данному виду деятельности. Проблемы начались на обратном пути через колючую проволоку — перебегание с грузом по вершинам столбов (высматривая встречающиеся на колючке жестяные банки) — закончилось тем, что нога этого переносного удобрения зацепилась за кусок колючей проволоки и довольно сильно его дёрнула. Отцепившись, плеть колючки спружинила обратно и задела шнур противопехотной мины. Как говорится, слава Ллос, что из-за большой скорости передвижения во время срабатывания мины я был уже на расстоянии порядка пяти метров от эпицентра срабатывания и на мне висел импровизированный бронежилет. И всё равно пару осколков я, чувствуется, схлопотал. От близкого взрыва и последовавшего за ним сильного удара в спину, мне пришлось скинуть труп немца и длинными прыжками, изображая сумасшедшего тушканчика, скрыться в лесу. Напоследок я услышал многочисленные комплименты своему сольному выступлению, в виде панических и беспорядочных пулемётных очередей.
Отбежав на расстояние порядка семи километров, я расстегнул Гилли, снял разгрузку с тельняшкой и приступил к составлению перечня повреждений. Два без труда пальпируемых неглубоких осколка в левой лопатке, лёгкая контузия — вот и весь перечень подарков от немецкого командования на сегодня. В довершении всего осколки порвали медузу, интегрированную в разгрузку, и вытекшая кровь полностью изгваздала тельняшку. При осмотре которой мне резко вспомнился насторожённый взгляд старшины, кинутый как раз на эту часть моей экипировки. Устроившись в корнях ближайшего дерева, приложил ладонь к ране, при этом чуть не сломав себе шею так как место ранения находилось в довольно недоступном месте. Уже привычно зашептал заклинание исцеления и провалился в обморок. Последняя мысль, промелькнувшая в угасающем сознании, гласила — а ведь так и убить могло!
Глава 16.
Жить в лесу летом очень хорошо — тепло (днём), ну и если плащ есть, то и ночью. Проблема заключается в таких замечательных вещах, о которых обычно не пишут в книгах: всё тело чешется от грязи, волосы свалялись и вместо своего белоснежного оттенка стали грязно-серыми и приняли вид замученных макаронин, что вызвало во мне просто зубовный скрежет. Да и этот хуманс рядом раздражал с каждым днём всё больше и больше. Запах… запах давно немытого человеческого тела просто выводил меня из себя. Дело дошло до того, что я стал держаться от Сергея подальше и на моём лице самопроизвольно выскакивало такое многозначительное выражение — от которого красноармеец моментально пытался прикинутся ветошью. А, прикопав на всякий случай продырявленную тельняшку, я в добавок остался только в Гилли, что было не очень удобно. Когда я, пошатываясь, всё же прибрёл на место стоянки, то обнаружил довольно приятную картину — вернулись наши казаки-разбойники — старшина с бойцами.
Заросшие, чумазые как трубочисты, но в глазах всех скачут радостные чёртики, и на лицах до такой степени ехидные выражения, что мне в этот момент, несмотря на небольшую контузию, стало завидно. Увидев меня шатающимся и измазанным своей же кровью, меня стали тормошить и пытаться искать раны. Кое-как отбившись и объяснив, что уже подлечился и шатает меня просто от контузии, присел рядом с ближайшим деревом и прислонившись к стволу произнёс:
— Ну, воины, рассказывайте, как провели время и почему у вас лица такие довольные?
Валерий Сергеевич с довольным видом начал хвалиться своими свершениями — выходило довольно неплохо. В общем, судя по рассказам перебивающих друг друга солдат пошумели они знатно — разобрали и утащили в лес вдоль железного полотна около пятнадцати рельс, взорвали две стрелки и, как самое приятное, оставленное напоследок — поведали, что умудрились расстрелять разъезд немцев на мотодрезине, прибарахлившись при этом ещё одним пулемётом.
Вообще сводное вооружение нашего отряда уже начинало доставлять нам проблемы — три пулемёта на пятерых человек, не учитывая остальной переносимый груз, серьёзно снижали мобильность. К тому же запасливый, как сурок, старшина подразграбил брошенную в придорожных кустах эмку, разжившись при этом немалым запасом обмундирования, кипой довоенных газет на самокрутки и ценнейшей в нашем положении вещью — свёртком с восемью кусками мыла. Как рассказал надувшийся от собственной хомячности старшина — сперва он думал, что ему повезло и они наткнулись на взрывчатку — ведь по размерам и окраске толовые шашки от кускового мыла не особо отличаются. Но потом, по маркировке, они с бойцами сошлись на том, что это всё же не менее дефицитный в военное время продукт — мыло. Буквально, как только было произнесено это волшебное слово — мыло — у меня начала чесаться вся кожа. Поэтому временно плюнув на военные действии я объявил банно-прачечный день и самолично отправился на разведку подходящего места, с дополнительной мыслью о необходимости охоты или похода в ближайшую деревню за едой, ибо к этому времени мы успели полностью подъесть все припасы оставшиеся от мотоциклистов и обнаруженные в бронеавтомобиле. К слову, эсесовцы на еду оказались гораздо беднее чем первые — каких-то несчастных пять банок тушёнки и одна банка сгущённого молока, на четырёх человек — как в таких условиях жить бедным партизанам. Мы-то с Сергеем периодически перебивались содержимым сухарных сумок перетаскиваемых трупиков немцев, хотя один раз это содержимое чуть не довело меня до нервного приступа — в обнаруженном белом пакетике, безо всяких надписей, находился белый порошок, чуть сладковатый на вкус. Покумекав и посовещавшись с "глубоким знатоком" земных вещей — Сергеем — мы пришли к выводу, что это какой-то вид немецкого сахарозаменителя и как подсластитель для кофе он пойдёт. Тем более тут и кофейничек так удобно организовался — в комплекте. Сварив из последних запасов кофейку, мы уконтропупили каждый порядка полулитра и блаженно растянулись на земле…