— Посиди, — указал старший лейтенант на широкий диван с высокой спинкой, — сейчас что-нибудь придумаем.
Солдаты привязали бычка к батарее, и Варя присела на краешек дивана.
— Глаза видал какие? Ба-архатные! Прямо погладить хочется, — услышала Варя чей-то горячий шёпот и взглянула на бычка.
Глаза у него и впрямь были жалобными и бархатными, и Варя погладила рыжую шерсть на тяжело вздымающемся боку.
— Так вот, Варвара Полунина, — сказал старший лейтенант, оторвавшись наконец от бумаг, — отправим тебя пассажирским, часа через два догонишь своих.
Варя благодарно закивала и стала отвязывать бычка.
— Напарника придётся оставить.
Варя инстинктивно прижала к себе лобастую голову:
— Нет! Нет-нет! Ему на фронт нужно. Егоров сказал…
— Ну что — Егоров? — устало улыбнулся старший лейтенант. — Егоров заявил, что отстала девчонка, Полунина Варвара.
— А бычок? — растерялась Варя. — За каждую голову…
— Знаем, слышали уже, — насупился старший лейтенант и снова погрузился в свои бумаги…
— Ладно, — сказал он погодя, — попробуем товарным. Яковлев!
— Я вас слушаю!
— На шестом порожняк стоит, пристрой. Скажи: дежурный комендант велел. Только поторапливайтесь, сейчас отправляется.
— Есть! — гаркнул Яковлев и бросился в другую комнату. Он сразу возвратился, припрятывая что-то за бортом шинели.
Они бежали втроём: солдат, Варя и рыжий бычок посерёдке, прыгая через отполированные рельсы, огибая пассажирские и товарные поезда, пока не добрались наконец до состава грузовых платформ и нефтеналивных цистерн.
Из-под зелёного вагона вынырнул человек в железнодорожной форме и в овчинном тулупе нараспашку, в руках он держал небольшой сундучок и фонарь.
— Главный! — уверенно обратился к нему Яковлев и стал объяснять, в чём дело.
— Замёрзнет она, — сказал главный.
— Мне только своих догнать! — дрогнувшим голосом взмолилась Варя. — Маму…
— Серьёзное дело, папаша, — веско подчеркнул Яковлев, — для фронта.
— Разве что на тормозную площадку, — ещё сомневаясь, предложил главный.
— Пошли! — Яковлев, даже не поблагодарив главного, рванул бычка за верёвку.
Лучше тормозной площадки, наверное, ничего нельзя было придумать.
Варя ухватилась за холодные железные поручни и взобралась на первую, самую нижнюю ступеньку. Дальше не пустила верёвка, привязанная к руке.
— Погоди, — сказал главный. — Его раньше надо.
Варя спрыгнула, и они вместе стали подталкивать бычка, задирая его передние ноги на подножку. Бычок, и так тяжелющий, как назло, заупрямился.
— У-у, скотина несознательная! — разозлился Яковлев.
Откуда-то появился солдат с прокуренными усами. Он, видно, бежал всю дорогу, потому что едва выдохнул:
— От товарища… старшего… лейтенанта… — и протянул Варе красивую коробочку, похожую на консервы, но не круглую, а прямоугольную. — Связать… надо, — добавил он, оценивая обстановку.
Бычку спутали ноги — верёвка, к счастью, была длинной — и втащили наверх.
— Закройся! — крикнул снизу главный и заторопился в хвост поезда.
Яковлев показал Варе, как запирать двери. Дальнюю он закрыл сам.
— Ну вот, — вздохнул Яковлев и, вытащив из-за борта шинели горбушку ржаного хлеба с вдавленным в мякиш куском белого рафинада, подал Варе. — Счастливо, Варвара. Меня, между прочим, Яшей зовут. Яков Яковлев. Вот.
— Спасибо вам, Яков Яковлев, — всё ещё дрожа от напряжения, сказала Варя, не зная, что нужно сказать ещё.
Поезд дёрнулся, а Яковлев всё не уходил.
— Отстанете! — испугалась Варя. Она хотела сказать — «уедете», но вышло — «отстанете».
Яковлев, будто очнувшись, махнул рукой. Когда он соскочил, Варя прикрыла дверь с маленьким квадратным окошком и заперла её.
Поезд быстро набрал скорость, и в щели задуло. Бычок, связанный, лежал, вытянув короткую шею. Он тоскливо замычал, глядя на Варю тёмным глазом, с белым, чуть синеватым белком.
— Ешь, — сказала Варя и отломила бычку половину хлебной пайки. Тут она вспомнила, что и сама не ела с утра. Сахар наполовину подмок и был немного кислым; бычок тоже получил свою долю.
Покончив с хлебом и сахаром, Варя принялась разглядывать диковинные консервы. Прямо на жести была нарисована розовая колбаса и написаны какие-то слова по-английски. Прочесть она прочла, но перевести не сумела: они ещё не проходили в школе таких слов. К баночке был припаян маленький ключик. Для чего, Варя не поняла, да сейчас она и не хотела уже ничего — только спать. Она свернулась клубочком у самой двери, подняв воротник и втянув в плечи непокрытую голову.
Она проснулась, когда было совсем темно. Кто-то стучал в дверь. Варя со сна не сразу признала главного.
— Не замёрзла? — спросил главный и подал ей две холодные варёные картошки. — К скотине ближе держись, потеплее будет.
Варя поделила картошку на двоих и, всё ещё сонная, улеглась на связанные ноги бычка. Бычок, видимо, ничего не имел против.
Так прошла ночь. На рассвете поезд затормозил на какой-то большой станции. Варя высматривала в окошко и вдруг увидела свои родные пульманы и самого Егорова.
Варя хотела окликнуть его, но не знала, как обратиться, и только закричала:
— А-а-а!
Егоров, конечно, не услышал, даже головы не повернул.
Варя, торопясь, открыла дверь, потом снова притворила и стала распутывать бычка. Руки озябли, и толстая верёвка никак не поддавалась. Всё же ей удалось справиться и повязать верёвкой шею бычка. Второй конец, как и прежде, она закрепила на своей руке.
Как только поезд остановился, Варя потащила бычка, но он упёрся копытами — и ни в какую.
— Ну пойдём же, скорее! — почти плача, умоляла Варя, но бычок не мог в этот раз решиться на прыжок. Варя хотела позвать на помощь, но теперь её отделял от своего эшелона товарный состав.
В отчаянии Варя прыгнула вниз, рискуя расшибиться или повиснуть на верёвке. Бычок полетел вслед за ней и чуть не придавил её.
Товарному составу не было видно конца: пока обойдёшь его, и эшелон уйдёт. И Варя полезла под вагон. Бычок сразу ткнулся в какую-то трубу и застрял. Как Варя ни дёргала за верёвку, как ни понукала, ни звала бычка, ничего не получалось. Она выглянула из-под вагона и прямо перед собой снова увидела Егорова.
— Дяденька! — закричала Варя. — Дяденька Егоров!
Егоров не сразу понял, откуда его зовут, но, увидев Варю, ахнул. Он подбежал к вагону и подал ей руку, голося, как женщина.
— Ах ты ж дурёха, дурёха! Нешто можно так?
— Ему помогите, — изнемогая, попросила Варя, и Егоров ещё пуще изумился, разглядев за вагоном рыжего бычка.
— Ах ты ж! Да бог с ней, со скотиной! — Егоров не умолкал, не забывая, впрочем, поправлять через каждые три шага свой наган в кирзовой кобуре.
Беглеца водворили в пульман, а Варю Егоров повёл к теплушке, потому что мать со вчерашнего дня ехала там вместе с сопровождающими.
Увидев Варю, мать вскрикнула, схватилась за сердце и потеряла сознание. Варя целовала ей руки, лицо, плакала:
— Мамочка, не надо. Не надо, мамочка. Не надо!
Потом Варя, прижавшись к матери, уплетала картофельные пирожки, прихлёбывая из котелка тёплое пенистое молоко. А Егоров всё ещё никак не мог успокоиться:
— Да бог бы с ней, со скотиной! Нешто можно так? Дурёха ты, дурёха! Всех нас до смерти всполошила и мать вон до чего довела. Чего ж ты жрала-то?
— Хлеб, — с трудом ответила Варя. Она проглотила остатки пирожка, блеснув солёными маслинками глаз, и добавила: — Картошку…