Огромные железные ворота двора распахиваются лишь в торжественных случаях — во время свадьбы или кувда по поводу рождения сына, прибытия родственника из далекого путешествия или проводов сына на службу в армию. И еще в дни похорон. Тогда дом, двор и улицу заполняют многочисленные родственники, приезжающие из самых отдаленных аулов, друзья, друзья друзей, сородичи, соседи и друзья соседей. Есть даже поговорка, что грузины приходят на свадьбу с вином, а осетины с друзьями. Иногда ее произносят не без намека…
На всю улицу устанавливали длинные доски, ибо где достать столько столов, чтоб усадить многочисленных гостей? Тут же из черного от копоти, вскладчину приобретенного котла — таких чудовищных размеров, что в него легко помещалась целая туша быка, — вытаскивали огромные куски мяса и клали на голые доски… Но никто не усаживался за стол, потому что не прибыли еще жители аула, из которого вышла семья виновников торжества. Наконец, на улицу, походившую на потревоженный улей, въезжала грузовая машина, через борта ее степенно переваливались горцы в папахах, с кинжалами на поясах, и, опустившись на землю, долго отряхивали полы черкесок. Направлялись к столам живописной толпой — впереди вышагивали старики… Гости приходили в движение и, уговаривая друг друга занять места попочетнее, долго рассаживались. Начинался пир, но народ продолжал прибывать. На улице выстраивались машины всех мастей от «Волг» до самосвалов. И каждый прохожий, кто в это время оказывался на слободке, водворялся за стол, и ему тут же всучивали в руки бокал. И хорошо, если, прежде чем провозгласить тост и выпить, ему удавалось узнать, ради какого события накрыты столы, радость или горе посетили этот хадзар, чтоб ненароком не попасть впросак, особенно пропустив рюмку-другую.
До рассвета стоял гул на улице, и далеко по окрестностям разносились звуки гармоники и песни. Обременительные пышные свадьбы, кувды и похороны нередко вгоняли хозяев в такие долги, что рассчитываться приходилось годами…
Наконец, охмелевшие и охрипшие от тостов и песен гости седлали своих стальных коней и разъезжались по домам. Железные ворота закрывались. Во всей слободке вновь воцарялись тишина и покой. Глядя на эти пустынные улицы, с трудом верилось, что еще вчера здесь было полным полно народу и стоял веселый гул. Вновь слободка походила на аул, удаленный на много километров от больших дорог. В каких-то сотнях метров отсюда находился центр города, по соседней улице мчался сплошной поток «Москвичей», «Волг», «Жигулей», грузовиков, автобусов, позвякивали трамваи, — а здесь тишину нарушали лишь кукареканье петухов и лай собак, да гулко отдавался в ушах стук каблуков одинокого путника…
Мы объехали лужу и, нацепив на колеса пудовую грязь, с трудом добрались до новенького, только что сданного здания.
— Подожди, — предупредил меня Савкудз и вылез из машины.
— Но мне надо быть в ущелье! — я был в отчаянии.
Он даже не посмотрел в мою сторону. Старательно поводил подошвой сапог по острым краям ступенек, сбивая комья грязи, и исчез в подъезде.
Целый час торчал я у дома, а его все не было. Чего он там застрял? Меня же Эльза ждет! Все-таки мягкотелый я. Взять бы да уехать. Другой бы так и сделал. А я вот не могу.
Было двадцать две минуты десятого, когда Савкудз показался в подъезде. Неторопливо оглядев новые дома, выстроившиеся вокруг, он уселся в машину, коротко сказал:
— А теперь давай посетим моего приятеля. Больше месяца у него не был.
Когда я подъехал к дому с высоким, в полтора метра цоколем, старец вытащил из нагрудного кармана исписанный лист бумаги, пояснил:
— На этой стороне указано, что надо купить, на обороте — фамилии тех, кого пригласить на кувд. Да не по телефону приглашай! — предупредил он: — По-осетински: постучав в двери и лично передав приглашение… — и добавил: — Часа через три жду тебя здесь.