После очередного концерта Аслана Георгиевича плотным кольцом окружили зрители.
— Я и моя жена не пропустили ни одного вашего представления, — заявил пожилой полный немец. — Ваш коллектив буржуазные газеты не пропагандируют. И мало кто знает, что здесь гастролируют такие великолепные танцоры. Вот мы и привезли наших родных и друзей, — кивнул он на столпившихся вокруг людей. — И видите, все довольны!
— Да просто словами не передать! — темпераментно заявила супруга толстяка. — Нам нравятся не только танцы, но и ваша молодежь. Я глаз не могу отвести от них. Сразу видно, они далеки от наркотиков и других чудовищных развлечений, что губят многих наших парней и девушек… — Губы у нее задрожали, она едва не заплакала и поспешила отвернуться.
— Простите, — огорченно заморгал муж. — У нас трагедия. Дочь бросила дом, скрылась и вот уже два года неизвестно, где находится. Знаем только, что она с длинноволосыми. И не думайте, что у нее дурные наклонности. Но когда вокруг все кричат об «истинной свободе», о сексуальной революции, осуждают консервативных, скованных условностями родителей, то это может вскружить голову не только молоденькой девушке.
— Я готовлю друзьям сюрприз, — подал голос стоящий сзади молодой парень в очках и показывая видеокамеру: — Вы будете далеко, а ваше искусство с нами.
В свободное время мы разбредались по ярмарке и рассматривали станки, оборудование, товары, рекламируемые всеми мыслимыми и немыслимыми способами.
Мы с Аланом подошли к станку, за минуту-другую переводившему фотографию на майку, джинсы, блузку, которые тут же можно было унести с собой. Орудовавший за станком немец глянул на Алана, на целую голову возвышавшегося над толпой, узнал его и тут же защелкал фотоаппаратом, дружески крича ему:
— Айн момент! Айн момент! — Постучав пальцами по локтю доулиста, он жестом попросил его не уходить. — Фюнф минут! — и юркнул в завешанную черным покрывалом будку.
— Пойдем, — сказал я.
— Постой. Интересно же, — Алан с любопытством ждал фотографа.
Через пять минут немец выскочил из будки и показал фотокарточку, с которой смущенно улыбался доулист.
— О кей? — спросил он Алана.
Тот согласно кивнул. Служащий порылся в корзине с майками, вытащил одну, примерил ее к груди Алана и жестом спросил, спереди или сзади приделать фотографию. Доулист повертел рукой в воздухе, мол, мне все равно. И поползла майка по станине, и на ней стала прорисовываться улыбающаяся физиономия Алана. Под взглядом любопытных служащий преподнес майку доулисту, внимательно наблюдая за реакцией толпы. Видно было — старается для рекламы. И в самом деле, тут же из толпы потянулись к нему желающие, и он проворно защелкал фотоаппаратом. Алан, полюбовавшись майкой, сказал:
— Окей!
Служащий взмахнул руками и, демонстрируя, какой он щедрый, громко прокричал:
— Презент! Сувенир!
— Подарок? — покраснел Алан и зло пробормотал: — И кто ты такой, чтоб меня одаривать? — И хотя валюту он берег для покупки магнитофона на свою «Ладу», лихорадочно пошарил по карманам, вытащил деньги. Кто-то из немцев помог ему отобрать нужные ассигнации, и Алан заключил их в ладонь служащего, сопроводив словами: — Вот так. По-человечески, дорогой.
На служащего это не произвело особого впечатления, не считая, он опустил деньги в карман и молча посмотрел на гордо выпрямленную спину моего друга.
Продолжив свое бесцельное кружение по павильону, мы наткнулись на Казбека. Он как раз заглядывал в глазок пузатого агрегата и почему-то был в майке. Алан осторожно тронул его за плечо, но Казбек был слишком увлечен интересным зрелищем.
— Ты почему в таком виде? — зашипел на него Алан.
— А? Моя куртка там, внутри, — тыча пальцем в агрегат, объяснил Казбек.
— И что она там делает?
Казбек помолчал для важности и небрежно бросил: — Десять минут, и моя куртка выползет оттуда, как новенькая!
— Ну конечно! — съехидничал Алан, и я был вполне солидарен с ним, потому что трудно было представить замызганную, всю в пятнах куртку Казбека новой.
Но через две минуты челюсти у нас отвисли: куртка и в самом деле приняла свой прежний законный светлый вид. Засиявший Казбек с сожалением посмотрел на штаны, которые давно просились в химчистку. Я испугался, — а вдруг он и штаны вздумает чистить? Видимо, такая мысль все же у него мелькнула, потому что он исподлобья посмотрел на меня, и только мой строгий взгляд остановил его.