Вмиг изменилось к нам и отношение организаторов концерта, это проявлялось даже в мелочах: если до начала представления они доставили за кулисы всего с десяток бутылок газированной воды, хотя в такую жару танцорам, чтоб не сбавить темп, просто необходимо поглощать ее литрами, то затем несли ящик за ящиком, и не только с водой, но и с кока-колой, фантой, соками, пивом… А после концерта, заняв свои места в автобусе, мы не смогли двинуться с места — перед нами вдруг выросла группа улыбающихся итальянцев, которые настойчиво просили нас зайти в тратторию, где уже были накрыты столы, и держали там до двух часов ночи…
Такая метаморфоза происходила чуть ли не в каждом городе. Было приятно, когда на следующее утро после концерта на улицах прохожие, узнавая, останавливались и приветствовали нас. У ребят, направлявшихся к автобусу, невольно появились горделивая осанка и счастливая улыбка. Казбек же, переложив магнитофон в левую руку, останавливался и крепко жал руки итальянцам, всем подряд, и так у него это получалось трогательно и дружелюбно, что никто из танцоров не подшучивал над ним.
Каждый концерт сопровождается подобными сценами, а мы никак не привыкнем спокойно, без волнения воспринимать восторженные взгляды, рукопожатия, объятия совершенно незнакомых людей.
Вот и на Капри, когда мы, облачившись в приобретенные в Италии куртки и джинсы, показались в проеме двери и на нас опять обрушился шквал аплодисментов, предательская слеза туманила взор. Мы шли сквозь толпу по узкому коридору, и я пристально всматривался в женские лица, стараясь отыскать знакомые черты, но тщетно.
На том же самом пятачке, что и в антракте, стоял Аслан Георгиевич в окружении мэра с его свитой и товарищей заместителя мэра.
— Посмотрите на них, — мэр показал на нерасходящуюся толпу. — Они жаждут и во второй, и в третий раз попасть на ваш концерт. А сколько осталось там! — махнул он в сторону ворот, и, явно наслаждаясь властью и возможностями, которые она предоставляет, мэр преподнес Аслану Георгиевичу лестное предложение: — Я предлагаю вам дать здесь… еще… семь концертов. Да, да, семь! Подряд! И обещаю полный аншлаг.
Импресарио обхватил руками голову и простонал:
— Где вы были раньше, синьор?!
— На острове отдыхают состоятельные люди, — продолжал мэр. — Они не станут скаредничать. Вы можете установить любые цены на билеты. Возьмут нарасхват. Такое великолепное зрелище!
— У нас — увы! — расписанный по часам гастрольный маршрут, — развел руками Аслан Георгиевич. — Уже завтра нас ждут в Сорренто.
— Неустойку я беру на себя, — заявил мэр.
Импресарио, не выдержав, воскликнул:
— Я на этом предложении заработал бы несколько миллионов лир!.. Но это невозможно. С советским коллективом маршрут не изменить…
— Тогда на будущий год, — не сдавался мэр.
Сквозь толпу обступивших пятачок зрителей к нам продвигалась хрупкая, моложавая старушка. Несмотря на возраст, она была стройна и легка, да и одета не слишком строго: белая маечка на бретельках, свободные брючки. На загорелой морщинистой шее дешевое украшение — бусы из разноцветных ракушек. По тому, как все расступались перед ней, нетрудно было догадаться, что здесь ее многие знают.
Старушка уверенно прошла вперед, но не стала приближаться к свите мэра, а, остановившись поодаль, подозвала — пальчиком! — его к себе. И он, этот холеный, представительный мужчина, оборвав себя на полуслове, поспешил к ней. Почтительно поцеловав ей руку, внимательно выслушал ее и тотчас обернулся к Виктору:
— Эта женщина — американка. Мультимиллионерша…
Я с любопытством глянул на старушку. Когда мне еще удастся увидеть мультимиллионершу?! Нет, если б мне не сказали, ни за что бы не признал в этой простенькой старушке миллионершу. В моем представлении женщина ее положения должна быть в шикарном платье, со сверкающим ожерельем, все пальцы унизаны дюжиной колец с драгоценными камнями. А тут чистенькая, аккуратная старушка, старающаяся нравиться окружающим…
— Погляди, какие серьги! — шепнул Алан. — Платина, бриллианты и изумруд.
Ага! Все не так и просто, как кажется на первый взгляд, какой-то штрих все же есть, причем наверняка хорошо продуманный. Ну что ж, надевать бусы из ракушек не возбраняется и миллионерше, но допустить, чтоб ее приняли за простолюдинку, — ну зачем же? Я в жизни не видел таких серег. Зелень изумруда отражалась даже в ее глазах. Но тут же я сообразил, — глаза-то у миллионерши зеленые, в тон им и подобран камень.