Овдовевшая баронесса находилась еще в замке; уже в декабре она хотела переселиться в Викстедт, но возникли непредвиденные препятствия. Старуха тяжко заболела, в течение нескольких недель была прикована к постели, а когда, наконец, опасность миновала, она поправлялась так медленно, что о переезде не могло быть и речи. Смерть мужа, с которым она прожила больше полувека, поведение Гельмута, ставшего игрушкой в руках отчима и находившегося в союзе с врагами своей страны, забота о будущем внуков — все вместе угнетало баронессу и мешало ее выздоровлению.
Граф Оденсборг воспользовался болезнью баронессы, чтобы совсем обособиться с пасынком от остальной семьи. В связи с войной и различным отношением к ней это было даже облегчением для обеих сторон, а в обширном замке хватало места для двух больших хозяйств. Граф и Гельмут занимали верхний этаж и выписали себе прислугу из Копенгагена, между тем как баронесса осталась в своем прежнем помещении.
Гельмут, конечно, ежедневно являлся на несколько минут справиться о здоровье бабушки и перемолвиться с ней несколькими словами, если позволяло ее состояние, но это была единственная связь, которая еще соединяла его с родными, а при этих посещениях больной старались избегать все более серьезных и продолжительных разговоров. Оденсборг же видел своих соседей, только случайно встречаясь с ними на лестнице или в парке, и отделывался в таких случаях несколькими вопросами о положении больной и холодно-вежливыми приветствиями.
Апрель только что начался; день был пасмурный и довольно прохладный. По небу ползли темные тучи, спокойное море чуть подергивалось легкою рябью, а даль скрывалась в тумане.
На лесной опушке показалась одинокая фигура. Это был Лоренц. Он вышел на прогалину, откуда просматривались берег и море. Старый ученый, более тридцати лет проживший в семье Мансфельдов и деливший с ними горе и радость, некогда приехал в замок в качестве воспитателя детей покойного барона и, в конце концов, остался там, найдя в нем и семью, и родину. На его глазах вырастало уже второе поколение, и он принял на себя воспитание и учение Отто, с тех пор как тот поселился в доме дедушки.
Лоренц обычно совершал свою прогулку медленно и задумчиво, сегодня же он почти бежал, пугливо озираясь по сторонам, и вдруг остановился, потому что с лесистого холма, небольшим мысом вдававшегося в море, спускался человек, по виду охотник, так как за плечами у него было закинуто ружье.
— Арнульф! — воскликнул старик, узнав охотника, — слава Богу, что я нашел вас! Я только что хотел бежать к вам.
— Бежать? Для чего? — спокойно спросил Арнульф, спустившись с холма.
— Вы еще спрашиваете? Разве вы не слыхали выстрелов?
— Конечно. Там что-то случилось у Штрандгольма, и дело было, кажется, жаркое. Здесь не простая стычка сторожевых постов, тут посерьезнее.
— Да, с каждым днем становится все страшнее и страшнее! — вздохнул доктор. — Нельзя выходить из дома, если хочешь остаться жив. Я спокойно иду прогуляться, не думаю ни о чем дурном, и вдруг невдалеке от меня происходит сражение.
— Да ведь так и надо! — последовал довольно невежливый ответ. — Во-первых, вовсе не так близко — по крайней мере, на час расстояния, а, во-вторых, у Штрандгольма вообще не может произойти сражение, разве какая-нибудь стычка.
— Но ведь это может дойти сюда, мы случайно как-нибудь будем втянуты в это, а когда солдаты приходят в ярость, они не щадят ни врагов, ни друзей.
— Ну, это вовсе не так страшно, — с легкой насмешкой промолвил Янсен. — Вы со своими седыми волосами застрахованы от врагов и друзей.
— Вы полагаете? — успокоился старый учитель. — По мне видно, что я мирный человек, но именно у меня такой воспитанник, который только и бредит сражениями и битвами. Два часа тому назад он уехал с сестрой в Кинкстедт, и если только услышит выстрелы…
— Тогда, наверное, не вернется назад, — закончил Арнульф. — Когда Отто чует вблизи нечто вроде сражения, он готов ринуться именно туда. Но схватка, должно быть, окончилась; вот уже полчаса, как все спокойно.
Лоренц, вероятно, не вполне еще доверял спокойствию; он начал спускаться к берегу, чтобы лучше осмотреться, и вдруг изумленно воскликнул: