— Что вам угодно, барон? — спросил он.
— Да я хотел просить вас отпустить с нами моего братца. Предоставьте ему немного свободы: мальчика нельзя переутомлять.
Лоренц покачал головой, но ничего не ответил. Отто с большим неудовольствием отнесся к просьбе, высказанной таким образом.
— Я запрещаю тебе этот тон, Гельмут! Ты все время обращаешься со мной, как с ребенком. Если ты не прекратишь этого…
— Так ты вызовешь меня на дуэль? — насмешливо спросил Гельмут. — Ну, это мы сделаем потом. В твоем возрасте еще не дерутся на пистолетах, а просто вызывают воспитателя и просят его разложить своего воспитанника на школьном столе и всыпать ему порцию «горячих». О, не делай такого свирепого лица, любезный братец! Пойдем, пойдем!
С этими словами барон схватил юношу за руку и увлек за собой.
Несмотря на легкомысленную насмешливость, в его обращении было столько очаровательной обходительности и радушия, что даже Отто перестал сердиться и дал увести себя, а Элеонора и Лоренц последовали за ними.
Капитан Горст намеревался сначала сделать то же самое, но затем внезапно изменил решение: у самой двери повернул обратно и подошел к креслу, в котором по-прежнему полулежала Ева. В продолжение нескольких секунд он, молча, нагнувшись, смотрел на белокурую головку с закрытыми глазами, покоившуюся на подушке, а затем промолвил вполголоса:
— Итак, я в немилости?
Изумленная Ева сердито подняла голову.
— Вы еще здесь? Мне казалось, что вы хотели идти с остальными слушать рояль?
— Нет, я предпочитаю ваше общество.
— Мое? Разве вы не слыхали, что у меня болит голова и мне необходим покой?
— Вы просто не в духе, моя милая барышня, — уверенно-спокойно ответил Горст.
— Ну, хотя бы и так! Однако едва ли ваше присутствие сможет улучшить его!
— Я это знаю. Но так как, вероятно, мы видимся последний раз…
Ева, словно испугавшись, быстро повернулась к нему.
— В последний раз?
— Ну, да! Ведь вы уже завтра намереваетесь вернуться к вашему опекуну, а я через несколько дней покину Мансфельд. Кроме того, я — солдат, а мы, несомненно, находимся накануне войны; поэтому на прощанье я хотел обратиться к вам с просьбой.
Приведенные доводы, очевидно, подействовали смягчающим образом на настроение молодой девушки; недовольное выражение у нее исчезло, и она ответила капитану довольно милостивым тоном:
— Ну, говорите!
— Я люблю вас, Ева, и прошу вашей руки! — кратко и решительно промолвил Горст.
Ева вздрогнула и смотрела на него, словно не все расслышала.
— Вы просите?..
— Вашей руки! Для вас не должно быть тайной, что я давно…
— Господин капитан, вы действительно осмеливаетесь… — с негодованием перебила его Ева.
Горст удивленно взглянул на нее…
— Почему же я не смею объясниться вам в любви?
— Объяснение в любви! Неужели это прозаическое заявление в десять слов вы действительно называете объяснением в любви?
— Вы вообще позволяете мне высказаться? Правда, романтика не в моей натуре, я привык выражаться коротко и ясно.
— Прекрасно, господин Горст, — величественно поднимаясь с места, презрительно промолвила Ева, — я также дам вам ответ в вашем стиле: «Нет»!
— Ева!
— Как вы привыкли, коротко и ясно — «нет»!
Ева снова опустилась в кресло, ожидая ухода отвергнутого жениха. Но она недостаточно оценила его настойчивость. Капитан с полным спокойствием подвинул себе стул и, сев против нее, самым дружеским тоном спросил:
— Почему же, собственно, вы не хотите выйти за меня замуж?
Этот вопрос, видимо, поверг Еву в полнейшее недоумение; вероятно, она и сама не знала почему; по крайней мере, она снова рассердилась и холодно произнесла:
— Мне кажется, я имею право отклонить ваше предложение!
— А я имею право узнать, почему мне отказано!
Ева задумалась. Наконец, она нашла подходящий довод и с торжеством преподнесла его упрямому жениху:
— Вы — пруссак, а я ненавижу пруссаков!
— Это исчезнет само собой, раз вы сделаетесь женой пруссака, — возразил Горст.
— Но вас я ненавижу в особенности.
— О, это совершенно неважно, вы измените мнение, как только мы поженимся, — с полнейшим душевным спокойствием ответил невозмутимый капитан.
— Да я вовсе не собираюсь выходить за вас замуж! — гневно воскликнула Ева.
— Но я собираюсь, — поправил ее Горст.
Для девушки это было уже слишком, и она снова вскочила с кресла.