Пока рос, я видел в Саутволде ту привлекательность, на которую многие его жители не обращали внимания.
Мне нравилось, как здесь было спокойно, тихо и живописно. Это место, где кто-то мог найти себя или, как в моем случае, потерять себя. Я покинул Саутволд сломленным человеком, хотя мне было всего восемнадцать. Потратил много времени, заставляя себя никогда не думать о своём прошлом, о ней, но возвращение домой сделало это тщетным. Куда бы я ни посмотрел, я видел её. Фрэнки Фултон, моя бывшая девушка, была для меня Сауволдом. Поэтому я любил этот город, но никогда в него не возвращался.
Говорят ты не оценишь то, что у тебя есть пока не потеряешь. А еще, что нужно потерять человека, что бы понять, как ты его любишь. Никогда не понимал этого. Я ведь всегда знал, что у меня есть любовь всей моей жизни — Фрэнки, и знал, что люблю её задолго до того, как потерял. Самое дерьмовое было то, что я знал все эти вещи и всё равно потерял её. У меня было девять долгих лет, чтобы подумать о том, почему мы расстались. Мне не казалось это правильным, но я смирился. Боль не стала меньше. Я знал, что был камнем для Фрэнки, но чего она не знала, так это того, что она была для меня целым валуном.
Она знала всё о моём прошлом. Абсолютно всё.
Мэй и Хейс были моими лучшими друзьями в течение многих лет, но даже они не знали, через что мне пришлось пройти. Фрэнки была другой. Мы начинали, как обычные одноклассники в школе, а потом, когда мне было двенадцать, я заметил, какая она красивая. Это было началом того, что она стала всем моим миром. Эта девчонка заботилась обо мне до того, как я стал принадлежать ей. Она подарила мне моё первое в жизни объятие. Прикрывала меня и не принимала отказов. Между нами установилась глубокая связь. Она всегда была рядом со мной, когда я ощущал себя в ловушке, одиноким в доме и мире, где был никому не нужен. Целовала каждый синяк, позволяла выплескивать на неё свои проблемы и сохранила секрет, когда попросил её об этом.
Она устроила мне за это ад, но всё равно сделала это.
Как только Фрэнки Фултон вошла в мою жизнь, я поделился с ней своим механизмом преодоления трудностей. Музыка. Объяснил ей, что чувствую, когда слушаю музыку, как могу попасть в новый мир и скрыться из своего, слушая песню. Каждый раз, когда я слушал риффы гитары, звучание пианино, ритм ударных и эмоции в голосе вокалиста, становился единым целым с ними. Музыка уносила меня от гнева, обид и страданий.
Именно благодаря Фрэнки я узнал, что умею петь.
У неё была тяжёлая астма, причём я знал об этом столько же, сколько и она, но узнал насколько всё плохо, когда мы стали близкими друзьями, потому что примерно в это же время умер её отец. В тот день, когда она прибежала ко мне, истошно рыдая… Никогда не забуду, как испугался, когда она задыхаясь упала передо мной на колени. Её губы посинели, пока я доставал из кармана ингалятор.
Когда Фрэнки вдохнула лекарство и её хрипы исчезли, я испытал небывалое облегчение, к которому примешивалась доля беспокойства. Я быстро понял, что Фрэнки Фултон была мне нужна во всех смыслах и сама мысль, что она может умереть из-за своей астмы, приводила меня в ужас каждый раз, когда позволял себе думать об этом. Поэтому каждые несколько месяцев крал один из синих ингаляторов моей приёмной матери. Я позаботился о том, чтобы один из них всегда был со мной, на случай, если Фрэнки когда-нибудь окажется без своего.
Однажды Оуэн поймал меня на краже и в наказание рассек мне спину леской. За все время, что этот человек избивал меня, это был единственный раз, когда он оставил на мне неизгладимый физический след. Вдоль плеч и справа по спине проходил толстый, грубый шрам. Его розовый цвет со временем поблек, но всегда был рядом, чтобы прикоснуться, почувствовать, вспомнить.
В тот ужасный день после приступа, мы просто сидели на обочине улицы обнявшись, но мне казалось, что этого не достаточно. Когда спросил, чем могу помочь, она сказала, что родители поглаживали её по пояснице, поэтому сделал это, а затем начал петь, чтобы отвлечь от боли потери, которую она испытывала. Я не знал каково это иметь настоящего отца. Никогда не знал, кто мой отец, а приёмный никогда не претендовал на звание «Папа года», но то, что у меня не было отца, не означало, что я не понимал боли от его потери. Никогда раньше не видел Фрэнки такой разбитой, мне хотелось сделать что-нибудь, что угодно, чтобы хоть немного облегчить эту боль.
Поэтому пел и, к моему великому удивлению, это помогло ей.
Много времени спустя её рыдания перешли в сопение, она повернула своё залитое слезами лицо ко мне и подарила самую милую улыбку, которую я когда-либо получал. Фрэнки наклонилась ко мне и я до сих пор помню, как моё сердце остановилось, когда её губы коснулись моих. Это был наш совершенный первый поцелуй. Простой и искренний. Он был единственным, пока спустя два года, сразу после пятнадцатилетия Фрэнки, я не пригласил ее на свидание. На нём я попросил её быть моей девушкой и поцеловал.