— Что. Случилось?
— Ничего. — Она сдвинулась с места. — Я справилась с этим.
— Справилась с этим? — Повторил её реплеку. — Что, б*ть, значит «с этим»?
— Хватит. Материться.
Чувствуя, как сводит мышцы челюсти, я уставился на Фрэнки.
— Помоги мне перестать и объясни в чем дело…
— Что ты сделаешь? — Перебила она. — Напишешь обо мне ужасную песню? Слишком поздно, ты уже сделал это, чёрт возьми.
Показалось, меня ударили кулаком в живот, потому что сразу понял, о какой песне она говорит.
— Даже не отрицай этого, — продолжала она. — Знаю, что в ней речь идёт обо мне.
— Ты говоришь о «Вишневой бомбе»?
— Да. — ухмыльнулась Фрэнки. — Очень стильно, Риск.
Я провёл рукой по волосам.
— Почему ты заговорила об этом сейчас, а не в тот вечер, когда я зашёл извиниться? До этого всё было хорошо.
— Потому что до сегодняшнего дня не слушала её. По радио крутили.
Это страшно удивило меня.
— Она была на нашем последнем альбоме, он вышел два года назад.
— Ох. — Фрэнки подняла руки в знак поражения. — И? Я не должна злиться, потому что только услышала её?
— Нет. — Держал её взгляд. — Прости.
— Чушь, и ты это знаешь, — сорвался я. — Она была написана, чтобы вызвать ненависть и жестокость!
Она расстроилась, кричала на меня и выглядела злее укушенной пчелой собаки, но я видел обиду в её зелёных глазах. Фрэнки было грустно… моя песня заставила её грустить. Если я и жалею о том, что написал, записал и выпустил в альбом, то только о «Вишневой бомбе». Иисусе, каждый раз, когда думал об этом, во рту оставался горький привкус.
— Я писал её не из ненависти и жестокости, — сказал я, стараясь сохранять спокойствие и собранность в голосе. — Это не так, Фрэнки.
— Чушь, — практически прорычала она. — Я слушала каждое слово, ты, злобный ублюдок. Пошёл ты! Мы больше не друзья. Убирайся из моей жизни и держись от меня подальше, мудак!
За все годы, что провёл, вспоминая Фрэнки, я забыл, как она может разозлиться и начать действовать.
— Фрэнки, послушай…
— Нет! — Крикнула она. — Нет, Риск. Ты знаешь, каково это, когда о тебе пишут такую песню? Песня, которую слушают миллионы?
И ведь была права, трек слушали миллионы людей, я просто не понимал, почему она сама не слышала его прежде. Фрэнки же была первым Грешником. В своё время она была в студии на каждой записи, которую мы делали на нашем EP, и на большинстве записей нашего первого альбома. Она слушала нашу музыку снова и снова, и всегда с улыбкой на своём прекрасном лице. С одной стороны, был рад, что Вишенка не слышала «Вишнёвую бомбу» до сих пор, но с другой — у меня защемило в сердце от мысли, что есть песня, которую девушка не слышала.
Я говорил с ней через эти тексты; если она не будет их слушать… как сможет услышать меня?
— Почему ты не слушала её до сегодняшнего дня?
В зелёных глазах вспыхнули эмоции, которые не смог расшифровать.
— Потому что знала, что это про меня. — Внезапно произнесла она. — «Вишнёвая бомба». Даже такая глупая девчонка из маленького городка, как я, могла это понять. Мы расстались; мне было страшно слышать, какие мысли ты обо мне выскажешь.
Услышав это, груз, осевший у меня на груди, мгновенно уменьшился. Она слушала мои песни, мои слова… просто не могла слушать «Вишнёвую бомбу» до сих пор, и я не могу её винить.
— Мне это казалось правильным. Не так ли, рок-звезда?
— Да, — ответил я. — Так и было, но если позволишь объяснить…
— Нет. Убирайся.
— Слушай. Меня. — Повысил голос. — Я написал это, когда чувствовал себя злым, расстроенным и чертовски скучал по тебе!
— Скучал по мне? — Повторила она с резким смехом. — Интересно, по какой части меня ты скучал? О, кажется, знаю. Как там в тексте? «Бедра моей вишнёвой бомбы не дают мне спать по ночам, у неё задница, которая заставит плакать святого. Достаточно большая, чтобы я мог откусить кусочек», и это самые приятные слова в этой грёбаной песне! Ты и дальше стал описывать меня не иначе как тело, которое тебе хотелось трахать.
— Фрэнки…
— Не хочу ничего слышать, придурок! — Прорычала она. — Всё это время я желала тебе только лучшего, а ты выставлял свои воспоминания обо мне на всеобщее обозрение. Не могу поверить, что ты так поступил со мной, Риск. Просто не могу!
Казалось, что комната смыкается вокруг меня.
— Это единственная запись, где я когда — либо говорил о тебе в таком ключе, и это было только потому, что мне было больно. Бл*дь, Фрэнк, я написал это дерьмо, когда был не в себе. Я нюхал кокс и пил водку в тот вечер. Я даже не могу вспомнить, как написал эту х*йню.