– А по той же причине, что вы расстреливать не могли, – ответил контрразведчик. – Не хотел перестать себя человеком чувствовать.
– Вот видите, – вмешался в их разговор дварх-полковник. – У вас есть кое-что общее. И именно благодаря этим общим качествам вы оба и оказались у нас. Вот от вашего полкового комиссара, да и от большинства других, любой из нас шарахнулся бы с отвращением. Они просто палачи. Вы ведь замечали, что им нравится издеваться над беззащитными людьми?
– Замечал, – буркнул в ответ комиссар, скрипнув зубами. – Я потому и пошел с вами, что понимаю – где-то у нас что-то не так, не туда мы пошли!
Он с болью посмотрел на аарн.
– Но как правильно? – мрачно спросил он. – Я надеялся, что вы знаете… А у вас принцы.
– Если захотите, можете просмотреть исторические записи о других попытках построить коммунизм. Из них вы легко поймете, что ваши вожди наступают на те же грабли, на которые наступали их предшественники. Совершают те же ошибки. И потому ничего у них не выйдет.
– Да, – резко кивнул комиссар. – Я очень хочу увидеть эти ваши записи и понять в чем ошибка.
– Если коротко, – внимательно посмотрел на него аарн, – то в жестокости. Не построить ничего хорошего на боли и крови. Невозможно. Законы равновесия – а это законы природы – все вернут обратно. К тому же, у вас, как и у всех других, за стремящимися добиться справедливости стоят жаждущие власти любой ценой. Можете посмотреть собранные нами в России записи и документы, они не для вас готовились, а для наших социоматиков и социоинженеров. Эти документы четко показывают, кто на самом деле стоит за вами, красными. Кто вами воспользовался.
– Даже так? – закусил губу комиссар. – Тогда получается, что гражданская война затеяна, чтобы убрать тех, кто им мешал?
– Вы это поняли? – изумленно спросил дварх-полковник. – Очень рад, что вы сами это поняли…
– Давно подозреваю что-то в этом духе, слишком много ненужной жестокости.
– Значит, господин подполковник был прав, когда говорил, что нас с красными попросту стравили, как две стаи обозленных псов? – спросил Ненашев.
– Полностью прав, – согласился аарн. – Тем, кто хочет получить абсолютную, непререкаемую власть, всегда мешают честные и свободомыслящие люди. Вот они и воспользовались нарастающим недовольством народа в вашей стране, господин штабс-капитан. Часть лучших людей пошла в красные, часть в белые, и две эти группы вцепились друг другу в глотки.
– С этим можно что-нибудь сделать? Это можно как-то исправить?
– К сожалению, нет, – покачал головой дварх-полковник. – Люди вашей страны должны сами опомниться, навязанное со стороны ничего, кроме ненависти к навязавшим, не даст. Такие попытки с нашей стороны уже бывали, и они приводили к столь страшным социальным катастрофам, что ваша гражданская война по сравнению с ними – детские игрушки. Вы тоже, если хотите, можете посмотреть исторические записи, поговорить с социологами и социоматиками.
– Меня зовут Никита, – протянул комиссар руку контрразведчику.
– Мы тезки, – криво усмехнулся Ненашев, пожимая протянутую руку. – Если вы не против, комиссар, буду рад присоединиться к вам в изучении записей, о которых говорил господин дварх-полковник. Очень хочу понять, кто во всем этом кошмаре виноват.
Красный довольно долго смотрел ему в глаза, затем молча кивнул.
– Кстати, – продолжил контрразведчик, – вы на удивление правильно говорите. Вы где-то учились?
– Самоучка, – рассмеялся комиссар. – А точнее, ссыльные у нас в городке жили, они грамоте и обучили. Правильно говорить тоже. А потом книги и еще раз книги.
Николай смотрел на них и размышлял. Страшноватая истина открывалась, получается, что способные сдержать кошмар вместо того дрались друг с другом. А где-то там, далеко, звери в человечьем обличье дирижировали кровавой вакханалией. Что ж, черт с ними, придет время, и они за все заплатят. Бог, в конце концов, не слеп. А Николай отвоевался, хватит, теперь он в этом странном ордене, и ему очень хочется понять все, что пока понять не в состоянии.
Вдруг он вспомнил, что в красном Петрограде у него остались родители и Даша, младшая сестренка. Вот только живы ли? У всех остальных, насколько он знал, живых родственников не осталось. Взять хотя бы Виктора Петровича, чья жена сгорела от тифа у него на руках. Нет, он не может никуда уезжать, не зная в точности, что с семьей.
– Простите, господин дварх-полковник, – обратился он к Релиру. – У меня в Петербурге остались родители и сестра, правда, я не знаю, живы ли они.
– Если живы, найдем, – улыбнулся тот. – Я сейчас попрошу Асиарха, а вы представьте себе как можно точнее ваших родственников.