Ей всё равно больно и первое время приходится мириться с неудобным положением; пол жёсткий, болят локти и колени. Бишоп жаден и озадачен только собственным удовольствием. Сложно сказать, что возбуждает его больше — её злость, стыд, робость, подчинение или всё вместе, — но моральные издевательства давно вошли у него в привычку. Каждый раз сталкиваясь с ним, Квара не знает, что её ждёт. Отсутствие контроля вполне устраивает уже в процессе, но поначалу она упорно бьётся, пытаясь перехватить хоть какую-то инициативу. В ответ пальцы впиваются в бёдра и держат на одном уровне.
Он вбивается в неё так отчаянно, будто завтра для него не наступит никогда. Дыхание сбивается, она задыхается и скребёт ногтями пол, забывая на время, что до смерти боится любых подтверждений их связи. Думать, насколько глубоко она увязла, и бояться последствий можно чуть позже — сейчас же её волнует только собственная разрядка.
Она сжимается вокруг него и подаётся назад, насаживаясь ещё сильнее. Пальцы сжимают талию, едва не ломая рёбра; его вздох и дрожь над ней всегда странным образом ласкают самолюбие.
«Больше никаких ремней и поясов. Никогда. Никогда!» — решает она, разминая с шипением плечи и переворачиваясь на спину, хотя должна была бы думать, как избавиться от него.
И почему, почему именно наедине с Касавиром, в столь ответственный момент в воспоминаниях прокатываются самые грязные подробности? Она закусывает губу и ёрзает на стуле, как провинившаяся студентка. Тем временем он смотрит на неё в упор, силясь залезть в голову. На миг Квара представляет, как могла бы удариться в слёзы и всё выложить, как на духу. Добрый Касавир ведь поверит в каждое слово молодой, хрупкой как цветок девушки, однако правду, будто кол в мешке, не скроешь: Бишоп никогда не врёт, а особенно искренен в угрозах, так что рано или поздно Фарлонг наткнётся и на её следы.
— Мне нужно было отправиться в Невервинтер по срочным личным делам, но на дорогах неспокойно, а рыцарь-капитан, как ты знаешь, отказала мне в помощи. Джелбун и Бишоп оказались единственными, кто составил мне компанию…
Она молчит о том, что Бишопа встретила намного позже, незадолго до вспыхнувшего в городе мятежа и безумия Муар, о загнанном и усталом виде, о намёках и многих других совпадениях, где впоследствии загадочным образом умирали люди. Страсть кружит голову, но Квару толкает на ложь не она, а страх за собственную жизнь. Всё слишком далеко зашло; по милости Бишопа она стала соучастницей, пусть и косвенно — ведь знала, чем он занимается, и всё равно молчала. Ей хочется верить, что виной тому долг жизни. Скорее всего, в самом начале так и было.
Что бы между ними ни случилось на самом деле, Касавир здесь точно участвовать не должен, как и кто-либо другой. Скопившееся напряжение однажды выльется в полноценный конфликт, и тогда уже она не останется в долгу.
Они обречены — и в этом вся прелесть порывистого, нездорового влечения. Он прав, ей всегда было душно в собственной шкуре — начиная с отчего дома и заканчивая Академией, — и только сейчас дремлющий огонь рвётся по-настоящему. Чувства пьянят; она впервые ощущает себя живой и не хочет возвращаться к прошлому — смерть не многим лучше.
Касавир отпускает её без обвинений, но с тяжёлым взглядом на прощание и надеждой на самоедство с дальнейшей повинной. Как человек, за душой которого есть грехи, он видит их в каждом, хоть в случае Квары он и прав. Возвращаться к себе она боится — первым делом Бишоп стал бы искать её там, — поэтому идёт в самое людное место.
Пока Квара не сделала глоток воды, она даже не подозревала, насколько пересохло горло. Келгар усмехается и предлагает в таком случае перейти на что-нибудь покрепче, но она довольно небрежно отмахивается: не хватало потерять кондицию, когда тебя ищет рейнджер с острой манией преследования. Компания пьяного дворфа, болтливого тифлинга и занудной эльфийки уже не кажется чем-то неприятным. Квара искренне пытается влиться в разговор, но, потерпев ожидаемую неудачу, просто сидит и пялится в пустоты между ними. Зубы отбивают дробь каждый раз, когда скрипит дверь; она просит себя не оборачиваться. Если на проблему не смотреть, то рано или поздно ей надоест… нет, точно нет.
Сейчас, наедине с собой, Кваре хочется только скрыться, но так, к сожалению, не может продолжаться бесконечно. Ей быстро надоедает всеобщее веселье, а ещё чуть позже — скрипит на зубах оскоминой; она снова злится. Собственная комната пока под запретом: откровенно говоря, она боится туда идти, поэтому слоняется неподалёку от тронного зала. Как назло, час уже поздний, и только редкие стражники напоминают, что крепость вообще кем-то населена.
Квара даже не успевает среагировать, когда чьи-то руки резко хватают её за плечи и разворачивают на девяносто градусов, припечатывая к стене. Перед глазами всё плывет, кажется даже, что сознание на миг от неё ускользает в черноту, однако её куда-то настойчиво тащат. Квара бормочет самый очевидный вопрос, но рука по-хозяйски накрывает рот — слишком уж знакомый жест.
— Тише.
Дикий, животный страх мгновенно сковывает тело. Упасть бы бревном — и пусть тащит, как хочет, но ватные ноги продолжают нести её сквозь коридоры в какую-то мастерскую.
— Только не говори, что ты привёл меня к Гробнару, — изрекает она, как только Бишоп разжимает захват и идёт запирать дверь.
— Что разнюхивал паладин? — это не вопрос, какой можно задать другу, а требование подчиниться и во всём сознаться. Квара ненавидит, когда ею командуют, и встаёт в позу. Она будто наконец-то пьяная, но геройски держится; голова идёт кругом от всего, что навалилось буквально за пару часов.
— После новостей из Невервинтера сложно не удариться в подозрительность! — она всё-таки понижает голос, опасаясь посторонних ушей, но сдабривает эмоции уничтожающим взглядом.
— И поэтому он решил искать виновных не в городе, а здесь?
— А тебе есть, чего бояться? — его взгляд становится тёмным, а лицо — каменным, и Квара не на шутку пугается. — Я была там, поэтому он и спрашивал, не видела ли я что-нибудь подозрительное. И зачем вообще туда поехала.
— И?..
Квара закатывает глаза. Его нетерпение злит, и даже внезапно вспыхнувший страх отходит в сторону: не станет же он убивать её в крепости, под носом у Фарлонг, в самом деле!
— Я сказала ему правду, — с вызовом говорит она, отвечая на этот тёмный взгляд, а затем — улыбается ему в лицо, на котором мёртвой маской застыло спокойствие.
Движения быстрые, но выверенные — за десятки, если не сотни битв плечом к плечу, Квара успела узнать всё о его тактике и оружии, поэтому замечает кинжал вовремя и уже готова отразить атаку.
Искра слетает с пальцев и попадает в плечо; одежда тлеет, но Бишоп будто этого не замечает, а толкает колдунью к ближайшей стене. Разрезав воздух, изогнутый кинжал идеально впивается между камнями кладки, выбивая пыль, — в нескольких дюймах от её головы. Квара вскрикивает, но всё же, практически неосознанно, творит заклинание посерьёзнее.
Скрип двери заставляет их обоих застыть на месте. Если бы Бишоп не запер дверь, то они бы уже попались, но хотя бы за дракой, а не чем-то похуже. Однако незваный гость не собирался сдаваться и, попробовав открыть дверь ещё раз, зазвенел связкой ключей.
Рука Бишопа мгновенно смыкается на запястье и тянет Квару за собой вглубь мастерской, что та едва успевает выдернуть кинжал из стены. Они ныряют в какую-то комнатушку, больше похожую на просторный гроб из-за скопища каких-то застеленных ящиков. Судя по количеству пыли, сюда точно давно не совались.