Увидев своего создателя, голем протянул длинную руку, бережно коснулся грязной от крови робы и что-то промычал в три глотки — кажется, его имя. Кожа на щеках Элани всё ещё отдавала бронзой, но уже не розовела, как бывало прежде от его прикосновений. Её прекрасные волосы пришлось срезать под корень, чтобы не загораживали обзор — и это всё, о чём он жалел. Элани осталась с ним, хоть и нарушила обещание, данное на стене, ударила в спину и предпочла умереть, чем жить с его выбором. Эрван зла не держал и прощал, прощал, поглаживая чудом сохранившуюся кожу.
— Наш дом снова в опасности, и мы обязаны защитить его, — говорил он с придыханием, пылко — как раньше. — Я поведу вас, не бойтесь.
— Не могу понять, меня тошнит от запаха или снова от твоих пафосных речей.
Скрестив руки на груди, Сэнд осматривал его творение. На губах играла ухмылка, но в глазах застыло неподдельное восхищение — они вместе нашли чертежи, но только Эрван поверил, что по ним ещё можно что-то создать. Наверное, только хороший целитель мог собрать и прирастить ткани правильно, чтобы каждый мускул в итоге оказался на месте.
Эрван забрал преданных, а Сэнд — предателей. Новорожденной, беспомощной империи требовался каждый, даже тот, кто не собирался оправдывать ожидания. Некоторых — опасных и ненадёжных, как Гариус — пришлось поглотить и распределить останки по границам. Страж пользовался их глазами и даже мог перенести часть силы, как в аватаров. Сэнд предпочитал изучать его возможности, а не заплесневелые свитки, которые и так ревностно захватил Эрван, явно помышляя о чём-то большем в будущем, чем о роли приближённого к полубожеству мага. Что он сделал с Карой, можно было даже не спрашивать.
Убедившись, что големы свободно владеют плотью, и ничто не мешает, Эрван позволил себе прогулку на поверхность в компании Сэнда. Очередь из планов ещё не думала подходить к концу, но вылетать из реальности тоже казалось опасным — собственный опыт научил бдительности и своевременной реакции. Тень неумолимо расползалась на все стороны света, а значит, всегда найдутся те, кто решит её остановить: будут новые герои, новые подвиги и легенды, к которым Сэнд, конечно, посоветовал прислушаться.
Первым делом они уничтожили порталы и обратили в пыль древние статуи, чтобы никто не повторил путь паломника, ведь Зджаэв всё ещё была жива и наверняка строила планы на нового Калак-Ча. С каждым днём империя ширилась, выедая себе путь, но без верных защитников, любящих и преданных, однажды она снова подвергнется опасности — Страж говорил, что это неизбежно.
Каждому новорождённому нужно имя, как и новой империи, но у Эрвана, на удивление, не хватало фантазии — наверное, всю в лаборатории оставил. Сэнд пожал плечами и саркастично предложил «Новый Иллефарн».
— Именами мертвецов не называют, — пробурчал Эрван под заливистый, чересчур высокий хохот Сэнда, глядя на полоску умирающего в тенях заката, где будущее скалилось с порога.
========== Долгожданная встреча (ФБ 2018; ОМП(орк)/Катриона, милота, юмор, лайтовое PWP) ==========
Комментарий к Долгожданная встреча (ФБ 2018; ОМП(орк)/Катриона, милота, юмор, лайтовое PWP)
Вбоквелл к макси “В одну реку дважды”: https://ficbook.net/readfic/7478309
“Мамам” работы так полюбился Согорим, что даже на аве комчата у нас красовалось копьё.))
Бечено Aldariel.
Тяжело найти уединение, когда за ними хвостом следуют подчинённые, поэтому приходится импровизировать. Катриона замечает вождя Согорима в пылу битвы и спешит к нему, хоть помощь и не требуется: сражения бок о бок стали для них новым видом зависимости. Она блокирует щитом, а он контратакует копьём; от них не спрятаться. Запахи крови и пота кружат ей голову, с мясом вырывая из мыслей всё, о чём предупреждал когда-то Касавир. Впрочем, ещё пару месяцев назад он вырезал орков целыми отрядами, а затем молил Тира о прощении.
Неловко вспоминать своего наставника, когда Согорим над ней содрогается, утыкается в шею лбом и низко рычит. Толчки становятся интенсивнее, он выходит почти полностью и врывается с таким напором, будто хочет проткнуть её насквозь. На краю разрядки выносить такой натиск тяжело — каждая мышца напряжена и норовит вот-вот лопнуть от натуги. Времени у них мало, поэтому Катриона цепляется за его плечи мёртвой хваткой и ногами пережимает бёдра, чтобы взять своё.
С некоторых пор она зовёт их встречи «дружескими спаррингами», что недалеко от правды: они больше борются друг с другом, чем трахаются, оставляя на память лиловые синяки, ссадины и порезы (последнее, о чём она вспоминает, так это о скрытых кинжалах). Место каждый раз подбирается как попало, а по возвращении в лагерь она вычищает из волос и одежды еловые иголки или мелкие камни, вспоминая, как пропахала спиной землю или опиралась коленями, пока объезжала своего неутомимого вождя сверху. Каждую встречу Катриона находит подтверждения слухам о незаурядной орочьей выносливости и даже не думает останавливаться: слишком крепка плотская зависимость.
Она не собирается заводить отношения с орком — пусть и вождём, который убил безумного Лограма и разорвал сделку с Чёрным Гариусом, — однако после секса они всегда разговаривают. Поначалу это кажется самой невинной частью их общения, но расслабленность приводит к бездумным откровениям — так постепенно Катриона начинает не только уважать Согорима, но и проникаться симпатией, что намного усложняет их и без того шаткое положение.
Он так же одинок, как и она. Бремя власти делает их равными — единственными, кто может понять, насколько непосильна ноша вечного страха. Это их маленький секрет, который нельзя открыть никому — да и не поймут, ведь лидер олицетворяет силу. Они тянут друг у друга недостающие части себя самих: решимость, уверенность, любовь к ближнему. Точно вампир, Катриона насыщается стальной решимостью, чтобы противостоять не только вызовам извне, но и своему любовнику.
Двум лидерам тесно рядом; они всегда будут стремиться поглотить друг друга. Поцелуи чередуются с укусами, а хватка — с требованием остаться. Согорим любит поучать, он говорит, что тактика паладинов ей не подходит, но явно не договаривает о корне недовольства — в паузах сквозит присутствие Касавира, — а Катриона уже не желает переделывать себя и не пытается быть кем-то другим. Ей хватит на свой век потрясений. Несмотря на все сложности, которых куда больше, чем радостей, Катриона не стала бы ничего менять — интересно лишь, что будет дальше.
Все раны рано или поздно затягиваются. Согорим всё ещё прихрамывает, но вместе они, когда действительно устраивают спарринг, ищут лучшую тактику. Не сразу Катриона понимает, какой властью над ним обладает: орк ведь свои слабости никогда не покажет, особенно человеку — это доверие режет по живому сердце. И всё же она ни разу не видела его полностью обнажённым — наверное, к лучшему. Те раны, которые перевернули его жизнь с ног на голову, её точно не касаются, а значит, можно оставаться несерьёзными, едва знакомыми.
Возбуждённое после «дружеского спарринга» тело остывает очень быстро, и вскоре Катриона уже чувствует на коже прикосновения пронизывающего ветра, гуляющего в горах. Он, точно заблудившийся призрак, воет и стенает, хлестает по щекам мокрыми, холодными руками. Инстинктивно она ищет убежище в близости: кожа у Согорима всегда горячая, будто по венам растекается не кровь, а лава.
Вопреки страшным россказням об орках, он притягивает Катриону поближе, бережно обнимая за плечи могучими руками. Молчание между ними уютное и не вызывает напряжения, как часто бывало в обществе Касавира. Катриона снова краснеет, вспоминая хмурое лицо своего наставника и командира, пока правая рука Согорима опускается ниже, проводит линию по выпуклости упругой груди, и тело её отвечает быстрее разума, подаваясь навстречу. Кажется, Согорима невозможно утомить — даже травмам это не под силу.