Мост из базальта трещит, но ещё держится — Зджаэв не оборачивается.
— Жрица?.. Жрица кого? — чернокнижник, которому не хватает согласия даже с самим собой, бросает слова вместе с пламенем Баатора, устами душ пленённых им демонов, и Зджаэв откровенно жалеет его: такой, как Аммон Джерро, не прожил бы в Стихийном хаосе и мгновения, распавшись на части и схлеснувшись с хаосом — возможно, именно к этому и стремилось всё его существо, кто знает?
Одними губами, незримо, она улыбается собственным мыслям, что частичка дома всё-таки её не покинула. Рука же бессильно упирается в мёртвую, упорядоченную, холодную стену, и сердце пропускает удар. Здесь она может сплести что-то только пустыми звуками — неповоротливым, словно чужим, языком.
Она вздыхает и с болью подбирает примерно подходящие слова.
========== Четыре сезона, шесть поворотов не туда (AU, Фарлонг - студентка Академии; Кормик/Фарлонг) ==========
1.
Холодно, промозгло, слякоть чавкает под хлипкими подошвами, но Лина счастлива даже этому. Во дворике никто не курит, не болтает, только стайки студентов ручейком перебегают из корпуса в корпус — мантию перепачкать никому не хочется, да и простуда перед зимними испытаниями совершенно ни к чему.
Шмыгнув носом, кончика которого уже не чувствует, Лина подхватывает обеими руками стопку книг, досадуя, что не может смахнуть выступившую влагу рукавом. Ну ничего, в библиотеке сухо и тепло, да и нет никого, чтобы смотреть на «деревенщину» с презрением — например, вездесущей Квары, которой только дай повод для оскорблений.
Иногда Лине горько, что она так сильно отличается от большинства студентов Академии — богатеньких, избалованных отпрысков аристократов и великих магов, — однако дружба с ними и популярность интересует её в последнюю очередь.
Талант к магии и страшная близорукость убедили отца, что из неё получится ужасный следопыт, а дар убеждения Тармаса привел её прямо на борт корабля, который уплыл в Невервинтер — к давней мечте стать великим волшебником. Каждый день, просыпаясь в общежитии Академии, Лина благодарит Огму за выпавший шанс стать чем-то большим, нежели врачевателем подагры.
Тут же она зажмуривается, проклиная себя за гордыню: бедная Эми вернулась в Западную Гавань после провала на вступительных испытаниях. Лине же осталась тяжесть одиночества в чужом, огромном городе, тяжкий труд, а также изнурительные битвы с собой, предвзятыми преподавателями и студентами-конкурентами.
И всё же она счастлива, как настоящая деревенская дурочка. Месяцы восторгов давно канули, как первая влюблённость, — теперь Невервинтер и Академия стали ей домом, а библиотека — личной крепостью, где книги — меч и щит, отдушина, порталы в другие миры, источник, не хуже Плетения, бесконечных знаний. Дейгун бы умер, узнай, что она едва видит надписи в картотеке — повздыхав о скудном освещении, местный лекарь уже заказал ей очки с толстыми стёклами.
Глядя на корешки, она подслеповато щурится и неспеша, аккуратно, точно держа в руках сокровище, Лина расставляет книги обратно на полки. Потревоженная пыль взметается в воздух, и несчастный нос не выдерживает; Лина от души чихает себе под ноги, прямо на мантию — главное, что не на книги! — и, улыбаясь, поднимает голову…
…Чтобы упереть взгляд в Сэнда — преподавателя трансмутации. Даже без очков она сразу понимает, кто перед ней, по пятну смоляных волос и фиолетовой мантии, а насчёт выражения лица можно даже не гадать — наверняка брезгливо перекошенное.
— Пр-пр… — вместо внятных слов из глотки вылетает какое-то бульканье, и Лина уже хочет провалиться под землю. — Прошу прощения!
Тяжкий вздох и шуршание мантии определённо интригуют, раз она потянулась за драгоценными очками. Впрочем, размытым мир ей нравится куда больше — в нём всегда есть место загадке.
Пока Лина размышляет о плюсах близорукости, преподаватель ей что-то протягивает, и белое пятно, как по волшебству, превращается в носовой платок.
— Только прошу не возвращать, — бросает он с брезгливостью перед тем, как оставить её в одиночестве, тупо глядя ему вслед и шмыгая. С долей недоверия Лина опускает взгляд на платок с инициалами, в которых она признаёт только букву «С» — за несколько лет это первый раз, когда ей что-то дарят и хоть как-то заботятся, не считая истории с очками.
В задумчивости она заканчивает свои дела в библиотеке, преодолевает расстояние до административного корпуса и приходит в себя только перед ожидающим взглядом замученного методиста.
— Здрасте! Я хочу в следующем семестре выбрать ещё и курс трансмутации…
2.
Возможно, не стоило трогать учебный план, оставить всё, как было, не слушать тоненький голосочек самооправдания, что трансмутация в жизни пригодится — глядишь, избавило бы от головной боли, сэкономило бы время для чтения. С некоторых пор Лина уверена, что её удел — фундаментальная наука, а не практика, работа в библиотеке при старом маразматичном волшебнике, скучная, но зато безопасная жизнь. Никаких тебе стрел, которые можно случайно пустить в Бивила, никаких убийств животных или ночёвки в Топях и тем более — никакого раскрашенного под цвет грязи и мха лица Дейгуна с духовым манком в зубах.
Все эти спонтанные решения точно от демонов и не доведут до добра.
— Фарлонг, вы безнадёжны. Яркий пример того, что не все эльфы, к сожалению, рождаются с магическим даром. Но не переживайте: кому-то нужно и стойла чистить.
Она вздрагивает от взрыва смеха со всех сторон. Руки всё ещё выставлены в пассе «кожи-коры» и мелко подрагивают — не от ярости, хотя до неё осталось всего ничего, не паники, а страха. Лина часто моргает и просит себя не рыдать, глядя на свисающие лоскуты из-под широких рукавов сероватой кожи; ничего не болит, даже не чешется, но она прекрасно осознаёт, что лицо выглядит ничуть не лучше.
Выловленное отражение в окне заставляет сердце ёкнуть, но потом разум осознаёт, что эта отрыжка Баатора — она, Лина Фарлонг. Так бы выглядел монумент самонадеянности — правда, ей ещё пришлось бы посоревноваться с Кварой за возможность побыть натурщицей. Всяко теперь её увековечат в технике безопасности. От мысли, что некоторым жителям Западной Гавани и такая известность сошла бы за великое семейное достижение, Лина кривится, отчего у фамильяра Сэнда шерсть встаёт дыбом, он громко шипит и щемится под столом, дико сверкая глазами-фонарями.
Остаётся хрупкая надежда, что превращение — не навсегда, иначе её ждут серьёзные неудобства в личной жизни, если, конечно, переживёт депрессивный подростковый период и злые шуточки сверстников. Кто сказал, что прыщи и нескладная фигура — конец света, тот не видел шмата растёкшегося и застывшего теста вместо лица!
Кое-как успокоив своего кота и перевозбудившуюся аудиторию, мастер Сэнд прокашливается и спокойно продолжает лекцию:
— Несмотря на провал, госпожа Фарлонг предоставила нам возможность поучиться на ошибках. Лучше это сделать сейчас, чем во время поединка, хотя вызвать страх в оппоненте — тоже отличная стратегия… — Лина закатывает глаза, хотя посреди всполохов серого мессива их и не видно. Удовлетворив потребность в саркастичных шутках, преподаватель продолжает: — Помните, что любое превращение можно отменить. Давайте, Фарлонг, никто не спасёт положение, кроме вас самой.
Она глубоко дышит и обращается к источнику силы, ощущает Плетение, как собственную душу, мысленно оттирает кожу от странной субстанции, что напоминает кору разве что на последнем этапе разложения, но хотя бы не воняет, а краем зрения следит за обнажёнными руками. Форма возвращается медленно, но уверенно, здоровый золотистый цвет тоже. Когда Лина выдыхает и победно улыбается, мастер Сэнд её даже не хвалит.