Наташа разбудила его посреди ночи:
— Маркелушка, просыпайся.
Свеча в руке жены осветила её глубокие глаза-озёра и расплетённую косу на плече.
Он двумя руками потянулся обнять. Любил её такую: растрёпанную, румяную, но Наташа покачала головой:
— Вставай, беда у нас.
— Беда?
Маркел вскочил, на ходу натягивая порты. Запрыгал на одной ноге. Откинув ситцевый полог, выглянул в горницу.
— Что стряслось?
— Потоп. Вода прибывает. Бери ребят, вздымайте из подвала кадки с соленьями.
Ветер с бешеной силой колотил в окна, дребезжа стёклами. Обломанные ветки деревьев градом стучали по кровле из свежей дранки, дождём осыпаясь вниз.
«Сейчас крышу дочиста обдерёт», — подумал Маркел.
Он бросился на крыльцо, едва устояв от удара буйного ветра. Вода плескалась уже на ступенях. В полной темноте буря крушила и рвала город на части, не щадя ни старого, ни малого. По двору на волнах бултыхались пустые бочки и кадки из мастерской. К дверям жался дрожащий пёс Сявка. Маркел запустил его в сени.
Вода поднималась так быстро, словно на реке плотину прорвало. Только что было по вторую ступеньку, а уже через порог переливается.
Маркел оттолкнул ногой бочонок, заказанный купчихой Чубаровой, и крикнул в глубь дома:
— Бросайте всё, подымайтесь на чердак!
— Да что ты, сперва капусту надо вытащить, — отозвалась Наташа. — Недавно засолили две бочки. И варенье крыжовенное пропадёт.
Она загремела горшками в подполе, выставляя их на пол возле печи. Алёшка и Никитка принимали груз.
— Жизнь дороже капусты! — рявкнул Маркел. — Живо на чердак с мальцами! Наш дом крепкий, выстоит. А Егор поди сюда.
— Я здесь, тятя.
Егор уже стоял рядом, полностью одетый, с топориком за поясом.
Хоть и не до похвалы было, а всё же не удержался, хлопнул сына по плечу и, перекрикивая вой ветра, прокричал:
— Ловок! Только здесь надо не топор, а багор.
Его слова перекрыл страшный треск, и в соседской избе с хрустом вылетели деревянные ставни, а потом одно за одним стали проваливаться вниз брёвна.
— Да там же детей, как гороха! — воскликнул Маркел.
Не разбирая пути, он шагнул в ледяную воду и уже на ходу, обернувшись, погрозил кулаком Егору:
— Отлучаться не смей! Береги мать с братьями и подсобляй тому, кто придёт за помощью. Понял?
— Да.
Глаза Егора тревожно расширились, но голос звучал твёрдо.
Воды было по грудь. Немедленно вымокнув насквозь, Маркел сумел добраться до соседей и сразу же подхватил визжащего малыша Фролку. За ним выловил годовалую Дуську, что накрепко держалась за борта люльки. Сами родители — Пётр и Манька — обезумев от ужаса, тащили из дома расслабленного деда Савву. Тот плакал и просил бросить его и спасать детей.
— Идите к нам, Наташа с Егором помогут, — махнул рукой Маркел в сторону своего дома.
Сам отнёс Егору орущих Фролку с Дуськой, и вдруг увидел пустой ялик, что плыл вдоль улицы. Маркел напряг силы, догнал, схватил рукой за борт и тяжело перевалился на его дно, на удивление почти сухое. Мокрая одежда мешала двигаться. Холодный ветер студил тело почище ледяной корки, что валит корабли на дно моря. Маркел не боялся обморозиться насмерть, но в глубине души спасительным колокольцем зазвучала молитва Иисусова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Слова грели и успокаивали, придавая мыслям ясность, а рукам крепость и силу.
Мимо плыли брёвна, куры, козы, какие-то тряпки, лыковые корзины. Кружили в водовороте дрова с целой поленницы. Увидев впереди ныряющую женскую голову, он направил ялик туда и протянул руку:
— Залезай, живы будем — не помрём.
Сердце резало, пот застилал глаза, а спину студило порывами ветра. Тяжёлая серая волна билась о борт ялика, где, свернувшись в комок, тихо подвывала незнакомая женщина.
Высматривая следующих утопленников, Маркела кольнула тревога: «А ведь, поди, и Васильевский залило, и Петербургскую сторону. На островах земли низкие, в потоп всегда мокро. Как там блаженная? Сыщет ли помощь?»
Маркел заволновался, стал вспоминать, к кому Ксения любила захаживать, и гадал, устоит ли Матфеевская церковь против напора реки, не рухнут ли стены? В церкви много людей спастись могут.
Казалось, что конца не будет ни этой ночи, ни страшным холодным волнам, ни крикам людей, которым он ничем не мог помочь. Он подобрал ещё трёх человек и сквозь мутный рассвет стал высматривать высокое место, куда их высадить. Впереди, на набережной Фонтанки, скалой маячила громада каменного дома со всполохами свечей за оконными стёклами. Его ялик столкнулся с другой лодкой, переполненной людьми. Кто-то громко выругался по-иностранному и, перейдя на русский, крикнул: