Звонила директор — энергичная дама, которую все называли без отчества, просто Мария.
— Рита… — по деревянной интонации женского голоса стало ясно, что случилось что-то страшное, почти невозможное.
Оттягивая момент, Рита с наигранной весёлостью ответила:
— Слушаю, Мария. Кстати, я тебе передала с Виктором мою фирменную ватрушку. Ты недавно спрашивала рецепт. Напомни ему, чтобы не зажилил, когда пойдёте обедать. Ты же знаешь, какой Витя обжора — может до тебя не донести.
— Рита, — в трубке раздалось тихое всхлипывание, — Рита, Витя умер. Врач со «Скорой» определил инсульт.
До неё не сразу дошёл смысл сказанного. Мария не имеет права так жестоко шутить. Умереть может кто угодно, только не её муж. Сорокалетние тренеры, чемпионы в многоборье, не умирают от инсульта. Наверняка это какая-то глупая ошибка, и Мария сейчас рассмеётся и извинится.
— Этого не может быть, — тупо возразила она, — мы завтра должны идти покупать новый диван.
И почему язык сболтнул про диван? Непонятно.
Снова потянувшись за салфеткой, Рита обратила внимание, что обручальное кольцо болтается на пальце. Боже мой! Ещё совсем недавно она мечтала о том, чтобы похудеть к весне!
Сутки после Витиной смерти остались в памяти чёрной дырой с отвратительным запахом валерианы и горя. Проблески сознания вернулись только на Смоленском кладбище, когда смотритель назвал цену за захоронение. Мария — они пришли на кладбище вдвоём — охнула:
— Сколько?
Она встряхнула Риту за локоть:
— Рита, опомнись, ты не наберёшь нужную сумму. Я же знаю ваши возможности. Давай позвоним на Ковалёвское кладбище, у меня там есть знакомые, недорого выберут хорошее место.
— Нет, — поспешно сказала Рита, — я согласна на любую цену. У нас было отложено на отпуск и ремонт. Ты понимаешь, Маша, я обязана сделать для Вити всё, что могу.
Ей казалось очень важным похоронить мужа именно на Смоленском. Витя — коренной петербуржец с Васильевского острова — должен остаться там, где жил и учился. Он не любил перемен в жизни и наверняка не одобрил бы переезд на другой конец города.
От неверного движения гречневая крупа брызнула во все стороны, падая на пол затвердевшими каплями.
«Надо взять веник и подмести», — не сдвигаясь с места, подумала Рита.
Чтобы унять дрожь, она обхватила плечи руками. Тонкий халатик совершенно не грел. За последние дни кругом были только холод и тьма. Взгляд наткнулся на груду посуды в раковине. К весне Витя планировал грандиозный ремонт с посудомойкой и встроенным холодильником.
— Если хорошенько подумать над проектом, — мечтал он, — то наши восемь квадратов можно преобразить в шикарную современную кухню. Будем водить сюда экскурсии и брать деньги за показ.
А сейчас зима, и Витю опускали в холодную, мёрзлую землю. Как во сне Рита подошла к окну, словно надеясь, что начавшийся снегопад укутает её боль. Она не сразу расслышала тонкий голос дочери.
— Мам! — Галя звала её уже несколько минут. — Мама, мы с Ромой хотим есть.
Галя ходила в четвёртый класс, а Ромик во второй.
— Да, да, я сейчас! Сейчас, мои хорошие. Я сварила макароны с сосисками.
Рита вдруг вспомнила, что макароны с сосисками были вчера, и позавчера, а Рома вообще ненавидит сосиски и обожает котлеты.
Если бы не дети, то она точно рехнулась бы от невозможности осознать случившееся. Но сын с дочкой теребили, не давали упасть в пропасть. Вечером они с двух сторон забивались к ней под одеяло, и чтобы не испугать детей, волей-неволей приходилось сдерживать рыдания. Разум твердил ей, что она не первая и не последняя теряет мужа, что её горе — песчинка среди огромной пустыни людских бед. Но разве потеря любви может поддаться разуму? Хотя нет, любовь как раз осталась навсегда светить далёкой звездой в небесах.
С третьей попытки Рите удалось сдержать слёзы. Подперев щёку рукой, она смотрела, как дети торопливо глотают макароны с сосисками. Тишина в кухне давила. Обычно дети смеялись, ссорились, болтали, а не сидели, как два старичка со сморщенными личиками. Ей не удавалось их утешить, потому что при первых же словах голос срывался и дрожал.