— Да-а…
— Хотя… ты тоже, слыхать говорят, натерпелся.
— …Мугу… я диву даюсь!
— Что?
— Ты и в жизни такой!
— Я?
— Ну, в смысле: в загробной.
— Ты о чем?
— Тебя ж не заткнешь!
— Ну и? А почему я должен молчать, если ты пришел? Когда ещё суда хоть одно живоподобное существо заявится?
— Не понимаю, как тебя могли читать в ХХ-м веке… хотя, может быть, и понимаю.
— А? Что?
— Щас вот слушал на википедии бред, который ты несёшь, про войны и государственное устройство… я не могу… тебя там называют чуть ли не царем всего, что вообще было написано на русском, а ты кто такой вообще? Ты же простой черт! Дьяволёнок! Обычный трудовой муравей в аду.
— Ц… я виноват, что я не могу на месте усидеть… у меня все копошится внутри, я уже скелет, череп, ветер дует в пустые глаза… надо шо-нибудь взять, поделать… ну, я запрягаю чертова коня и иду боронить… ласково гладить сохою нежную русскую землю… за нею тоже нужен уход: надо ее плужком причесать, кабачки посадить, забить поросёнка…
— Да это ж уже не Русь! Это козлиная земля! Ты в аду пашешь, Лёва!
— Я школу в Поляне открыл… на благотворительность… шоб дети учились добру, не пойму, что ты от меня хочешь?..
— Ладно, все — ничего, успокойся. Я просто все равно пытаюсь тебе донести, что дело не в объёме… хотя как бы — это тоже важная вещь. В этом есть своя логика, традиция… я только одного не могу понять, видишь ли, если у тебя там сразу на первой странице, ну, вот, согласись сам — лошадиный мор, ни какий-то там мировые истины… ну, вот, как, как у тебя на 105-й странице все это появится? Если у тебя в первом слове гиль, как у тебя в 4 тыщи сто первом слове начнётся Платон или Достоевский?
— Ну, вот так, — так! И такое тоже бывает… на меня, бывает, Муза как налетит, и я ее прям обеими руками ловлю! хватаю! этакая, говорю, ты дынька моя хорошая, а ну или с-суда ко мне! Ап! И прям зажимаю ее в жевала!.. Вот, ты скажи мне, Николай Васильевич, как?.. как ты один у нас, среди всех наших мэтров, даже ни разу не был женат. Я этого решительно не понимаю. У меня это просто в мозги, в черепушки не местится!
— Ну, вот так рассудил Господь. Я-то что? Видать, рожей не больно вышел.
— Да, ладно, а, — а, не верю тее… будет брехать! Я тут и не такие хари видел…
— Да что брехать? Это собака брешет. Я тебе говорю: на нос мой посмотри, на шевелюру? Кому такие лохмотья нужны? Барышни любят, этак, чтобы от них как-то отличались. А мне один, я в плаще гулял, какой-то извозчик крикнул, дескать, сударыня! а ну скорей с дороги, лошадь сумашедшая, расшибу!.. он потом ещё со сконя слез, дурниной орать начал. Шапку об землю бьет, каблуком стучит, а лошадь от меня аж в 10 сантиметрах остановилась. Я ему гаарю: но-но, перед тобой дворянская кровь! недотепа! Я просто по сторонам смотрел — я творческая душа. Мне необходимо смотреть на небо. Ну, вроде угомонился, сел и дальше какую-то шишку повёз. В общем, я не такой фигуры, наружи, не знаю ещё чего… поэтому не сложилось.
— Эх, ты просто, Николай Васильевич, не понимаешь. Женщину ее надо, вот как Музу, хватать с двух рук! Как откормленного телёнка! Я однажды видел, как у меня мужик свинью на кухню ловил… так он вот так прямо разбегался и даже прыгал на неё с двух ног!.. вот то-то тогда самая жирная всегда и ловилась, мы из неё молочного поросёнка делали на крещение — красота!
— Шо-то ты совсем не растолстел, пока молочных поросят жрал.
— Это у меня быстрый обмен веществ. Но мы с Соней каждые выходные любили вот так чем-нибудь набиваться. Золотые были времена. У меня сало по бороде текло, прямо жирное, вот так, поросячье сало — я был на небесах! А потом же началось вот это все: дети, пеленки, сосунцы…
— Да а ты их что, грудью кормил что ли.
— Я — нет, но Софа, наверно, кормила.
— Вот же растяпа, да у тебя ж было 13 детей! Ешкин ты черт — 13! А у неё ж грудей-то только две! откуда ещё взять 11!
— Ну они ж не в один раз все… 13. По очереди…
— Да на кой тебе ляд так много?!
— ………..Я любил детей.
— Вот же таракан, а! Мохнатый паразит…
— Что тебе ещё во мне не нравится, давай сразу говори.
— Ну, хотя бы фамилия — Толстой! Так и хочется сказать Толстый! Ха!