— Ты так и поступил?
— Да, во второй раз и в последний. Нет смысла бесконечно подчиняться. Я притворился, будто выполняю его требования, но твёрдо решил разоблачить его. В первый раз моя сестра спряталась неподалёку от храма и видела фигуру в чёрном, но не поняла, кто это. Сегодня она снова пошла туда, и, надеюсь, ей повезёт больше.
— Кого ты подозреваешь?
— Поначалу я думал, что это Метроний, но он погиб в пожаре ещё до того, как я получил второе письмо.
Аврелий испытал одновременно и разочарование, и облегчение: намёк на шнурки не произвел никакого впечатления.
— Покажи мне письма. Я уже сталкивался с подобными случаями.
— Ты последний человек на свете, к кому я обратился бы за помощью. Антоний тоже предупреждал меня, что ты опасен, — неожиданно снова враждебно заговорил Валерий.
— Что тут скажешь — у меня были отличные друзья! — с иронией улыбнулся сенатор. — Знаешь, я не верю, что друзья познаются в беде. Сочувствовать пострадавшему легко, труднее радоваться чужим успехам. Поэтому я всегда стараюсь понять, кто действительно искренне рад за меня в минуту большой удачи, а не в час беды.
Сказав это, Публий Аврелий хотел уйти: или Цепион не имел никакого отношения к убийствам, или проявлял редкие актёрские способности. В любом случае им не о чем больше разговаривать.
Подожди, — задержал его Валерий, доставая из туники свёрнутый лист. — Вот последнее письмо. Здесь перечислены драгоценности, отправленные полководцу Одиннадцатого легиона, чтобы подкупить варваров. Так что вина моего отца не только в неповиновении приказу, но и в том, что он продался врагу, и ты скрыл это от меня, даже когда я хотел убить тебя! Что ещё такого тебе известно, Публий Аврелий, чего не знаю я? — спросил он, схватившись за голову.
Патриций взглянул на стену старого домуса, и ему показалось, будто она слегка заколыхалась, подобно полотнищу военной палатки на холодном северном ветру…
До рассвета оставалось ещё четыре часа. Вера Клавдиана высвободилась из его объятий и торопливо поднялась с походной койки.
— Значит, завтра. Будет полнолуние. Германцы верят, что это хорошее предзнаменование. А подкрепления всё нет.
— Надо поскорее вывести людей…
— Враги уже там. Я слышу. Они окружают нас…
— Мы ещё можем оставить позицию, спасти людей, — сказал трибун.
— Но нам приказано удерживать её. Послушай мой план: большая часть наших войск — двести легионеров — спрячется на холме слева от ограды, а оставшиеся сто человек встанут перед лагерем, чтобы отбить первую атаку. Варвары не знают, сколько нас на самом деле, и подумают, будто имеют дело только с теми, кого видят перед собой. Если войска в долине сумеют продержаться до тех пор, пока к ним не выйдут все враги, тогда кавалерия, лучники и другие две сотни легионеров смогут напасть на них сверху, с холма!
— Но все, кто останется в долине, будут уничтожены. Германцев тысячи, а легионеров всего лишь чуть больше трёх сотен…
— Но это римляне! Хорошо обученные, вооружённые и дисциплинированные, — ответила женщина.
— Однако у нас нет никого, кто мог бы руководить ими, — возразил Аврелий.
— У военных трибунов достаточно авторитета, чтобы возглавить их, — одним духом выпалила она.
Аврелий закрыл глаза. Вот, значит, зачем она отдалась ему — ей с самого начала нужно было только это…
— Возьмёшь на себя командование резервом, Публий Аврелий, и атакуешь с холма.
Юноша отвернулся. Женщина шагнула к нему, но он отступил от неё.
— А если откажусь? Убьёшь меня, как убила своего мужа? — спросил он.
— Как ты можешь говорить такое? — побледнела Вера.
Я осмотрел отверстие в палатке и понял, что оно пробито стрелой, пущенной с близкого расстояния. Стрела была, видимо, отравлена: рана Цепи-она оказалась, конечно, тяжёлой, но не настолько, чтобы вызвать мгновенную смерть.
— Виноват в этом может быть кто угодно, — ответила она.
— Никто не мог войти в палатку без твоего ведома. Это сделала ты, — ледяным тоном повторил трибун.
Вера Клавдиана встала перед ним и заглянула ему в глаза.