В старом домусе семьи Валериев, рядом с которым возвышалась инсул а, можно было немного передохнуть от уличной жары. С верхних этажей доносились возгласы торговцев, крики детей и перебранка жильцов на десятке разных языков.
В тёмном атриуме, напротив, слуги двигались нарочито неслышно, словно создавая невидимый барьер между римской гравитас и жилищами шумных горожан, окружавших домус со всех сторон.
— Моей госпожи нет дома, — с таким же надменным, как у хозяйки, видом сообщила несуразная служанка, сменившая Цирию.
— Покажи ей это, и она примет меня! — заявил Аврелий, протягивая ей письмо.
— Не думаю, что… — с недовольством произнесла служанка.
— Да делай, ради всех богов, что тебе говорят! Мне некогда! — вскричал патриций.
— Ступай, Бурба, и ничего не бойся. Просто сенатору Стацию нравится пугать рабынь, тогда он чувствует себя особенно важным! — произнесла Валерия, появляясь на пороге таблинума, и, грубо выхватив у Аврелия лист, прочитала его и изменилась в лице.
— Выходит, моя рабыня предала меня! Подозреваю, что это ты подослал того нумидийского купца, который купил её сегодня утром!
Патриций кивнул. Кастор оказался очень убедительным в этой роли, поскольку умудрился при этом уговорить карфагенского коллегу внести внушительную сумму на счёт несуществующего сообщества земляков. Что касается Цирии, то вольноотпущенник, несмотря на запрет, привёл её в свою каморку, пользуясь солидарностью всех слуг.
Валерия вернула папирус дрожащей рукой.
— И что же? — потребовал ответа сенатор.
— Идём отсюда. И чтобы никто нас не беспокоил! — приказала она слугам, прежде чем провести его в таблинум и запереть дверь.
— Что тебе нужно от меня? — спросила она, стараясь спрятать гнев за притворно смиренным тоном.
— В письме ясно сказано, что это ты поставляла Антонию сведения для шантажа. Ты делала это из любви, как он думал, или ради жалких денег? — спросил патриций.
— Это долгая история, но я могу всё объяснить, — сказала она, судорожно стискивая руки. — Мы с Антонием познакомились в Греции много лет назад. Я была замужем в то время, но между нами возникло чувство, которое не имело ничего общего ни с деньгами, ни с любовью.
— Иными словами, вы не спали в одной постели?
— Конечно, нет! Я же не Кореллия, я никогда не позволяла Антонию даже пальцем прикоснуться ко мне!
— Нетрудно поверить! — с иронией заметил патриций.
— Разумеется, я знала, что у него были женщины. Он сам рассказывал о своих приключениях, но наши отношения были совсем другого рода, и я гордилась тем, что он не путал меня со своими шлюхами.
— И снисходительно слушала его, радуясь, что с тобой он обращается по-другому… — улыбнулся сенатор.
— Для него я была образцом, идеалом, к которому нужно стремиться.
— Благородная роль, не спорю: жаль только, что ты стала пособницей его преступлений. Из этого письма следует, что ты ожидала получить выгоду от этого шантажа… — заметил Аврелий.
— Мне нужны были деньги. Эренний скончался, и то немногое, что он оставил, быстро улетучилось. Чтобы выжить на Крите, пришлось заложить земли в Лукании — моё приданое.
— Довольно странное представление о выживании, Валерия, если учесть, что в Гортине у тебя было больше пятидесяти слуг, — напомнил ей патриций.
— Как вдова губернатора я должна была соответствовать статусу, — возразила Валерия.
— Особенно если хотела произвести впечатление на нового жениха.
— Я знала, что Антоний не сможет обеспечить мне будущее, пока женат на Бальбине. А чтобы добиться развода, он должен был вернуть ей приданое, но у него, как и у меня, не было денег. Мы уже готовы были отказаться от наших планов, как вдруг снова встретились в Риме.
— И дальше уже действовали сообща. Может быть, ты и в самом деле собиралась выйти за него замуж. Однако после его смерти спешно стала искать ему замену, как показывает сцена, которую так искусно разыграла со мной в книжной лавке Сосиев…
— Во всём виноват мой брат, он нисколько не думает обо мне. А всё, чем владел, потратил на свои легионы!
— Возможно, он и был неправ в отношении тебя, но ты своими угрожающими письмами заставила его раскошелиться.
— Я взяла у него только то, на что имела право. Ему нет дела до моей судьбы и счастья. Я для него только пешка в политических играх, и он без колебаний выдал бы меня замуж за одного из своих грубых центурионов, если бы это понадобилось для сохранения должности!