— А ты, Зверь, больше не бандит? — спросил патриций.
— Нет, консул. Воровать не грех только вместе с ворами. Но если правительство будет честным, то и я снова стану порядочным гражданином! И кстати: приветствую тебя, Публий Аврелий! — произнёс он, протягивая ему правую руку, а левой изобразил тайный условный знак преступного мира. Патриций улыбнулся и, к великой радости кузнеца, ответил ему тем же знаком.
— Но как же так: фасции уже прибыли, хотя я ещё не сообщил Сенату о своём решении? Кастор! — закончив обмен любезностями со Зверем, сенатор, заподозрив неладное, позвал секретаря.
— Да, хозяин! — поспешил явиться пред его очи грек.
— Уж не позаимствовал ли ты опять мою печать, чтобы написать в курию? — строго спросил Аврелий.
— Не понадобилось, хозяин. Парис своим ключом открыл сундук, где ты хранишь вторую печать, а кирия Помпония приготовила сургуч.
— Негодди! — загремел взбешённый сенатор и, конечно, пригрозил бы каким-нибудь строгим возмездием, если бы в этот момент у входа в дом не раздались радостные возгласы горожан, вносивших символы самой высокой магистратуры Рима.
Среди многоцветных носилок был один элегантный паланкин с закрытыми занавесками, за которыми просматривался профиль некой отнюдь не горюющей вдовы.
«Во времена консульства Тиберия Клавдия Друза Нерона и Публия Аврелия Стация.» Совсем неплохо будет звучать в исторических хрониках…» — подумал сенатор и провёл рукой по волосам, не без некоторого тщеславия готовясь встретить аплодисменты толпы.
