Хотел Овадия сразу направиться к Шейне Сарел, но возник у него серьезный вопрос: когда следует произнести благодарственную молитву за излечение и избавление — в эту ли субботу, когда он все еще находится в больнице, ест и пьет там, — или в следующую, когда покинет ее окончательно? Направился он к меламеду, спросить его совета.
Заметил того самого помощника меламеда — сидит на завалинке и вывязывает узелки на кистях талеса.[10] Обогнул дом и подошел потихоньку, чтобы вдруг предстать перед ним. Подумал Овадия в душе: смотрите-ка, сегодня он сидит тут, как невинная овечка, а завтра поскачет плясать с девицами! Увидел помощник меламеда Овадию, сплюнул презрительно и сказал:
— Это ты?
Выпятил Овадия грудь, в особенности то место, где торчит из кармана зубная щетка, и ответил:
— Я и никто другой! Я собственной персоной.
Поздоровался помощник меламеда и спросил:
— Откуда явился? Совсем исчез… Пропал с глаз долой. Мы уж думали, ты в Броды подался, нанялся там в кормилицы. Тебя, кажется, следует поздравить.
Порадовался Овадия приветствию и поздравлению. Действительно, выздоровел он теперь, кто теперь помешает ему сыграть свадьбу, прямо в эти дни, без дальнейшего промедления? Сколько можно скитаться по чужим углам и не иметь собственной крыши над головой? Поднялся помощник меламеда, обхватил Овадию за плечи и сказал:
— Дай-ка погляжу на образину твою, рабби Овадия, сдается мне, что вернулась к тебе твоя молодость! Откуда ты вдруг явился и где пропадал столько времени?
Подмигнул ему Овадия и сказал:
— Это ты спрашиваешь, где я пропадал? Или вовсе не слыхивал, что попал я в больницу?.. С той самой субботы, как застал тебя пляшущим с девицами, не подымался с постели. Увидел тебя занедужившим и сам заболел. Хорошо же ты, однако, исполнил заповедь посещения больных! Сейчас, даже если бы дал ты мне полный дом серебра и злата, не смог бы исправить прегрешения своего, поскольку я уже вышел из больницы.
Удивился помощник меламеда:
— В больнице ты был?
Сказал Овадия:
— Что ты разеваешь рот? Хочешь бочку проглотить? Целый год провел я в больнице.
— Целый год?.. Быть того не может!
— А если меньше года, так что — недостаточно?
— И совсем не выходил оттуда?
Сказал ему Овадия:
— Экий ты всемирный дуралей! Говорят тебе: с постели не вставал, а ты спрашиваешь, не выходил ли.
Поглядел на него помощник меламеда и скорчил рожу:
— Что ж… Значит, по телеграфу ты делаешь детей, Овадия.
Сказал ему Овадия:
— При чем тут телеграф, и кто делает детей?
Захлопнул помощник меламеда рот и ничего не сказал — видел же он Шейне Сарел, видел, что у той живот на нос лезет! Поглядел еще раз на Овадию, и появилась на губах у него усмешка — как бывает у похотливцев, даже если и не согрешили. Тут как раз явился сосед и спросил о своем талесе. Повернулся Овадия и ушел.
Дошел до лавки хозяев Шейне Сарел. Сказал себе: может, зайду и куплю ей конфет? Вошел тихо и степенно и поздоровался со всеми:
— Шалом! — и протянул руку, поприветствовать каждого, кто тут случился.
Покупателей в лавке не было, лавочник сидел за столом и подсчитывал выручку, а приказчик отдирал крышку от ящика с сахаром. Увидел приказчик Овадию, вскинул голову и взмахнул топором. Поздоровался с ним Овадия и осведомился о здоровье. Опустил Рыжий голову и вернулся к своему занятию. Вытащил Овадия кошелек и вынул из него серебряную монетку. Еще раз сказал лавочнику «шалом» и стал дожидаться, пока тот соблаговолит обратить на него внимание. Повернул лавочник голову, но не вымолвил ни слова.
Стоит Овадия и слышит вдруг брань из угла. Поскольку пришел он со света, не заметил в темном углу фигуру хозяйки дома, но голоса ее не услышать не мог.
— Поглядите-ка! Сыскался — папаша! Может, подарков пришел требовать?