— Сейчас же ешь, пока они горячие! — Йони пристроил поднос на коленях у Томи и поставил стакан молока рядом с ним на скамью, одновременно сунув ему в руку пластмассовую вилку. — Ешь, а я тем временем угощу холодной печенкой эту волосатую морду. Ну, что скажешь?
— Здорово!
— Ну, а сливочная подливка?
— Ее я хочу слизать с тарелки под самый конец!
Томи не помнил, когда он в последний раз ел что-нибудь столь же вкусное. Он даже не разговаривал за едой, а с жадностью уплетал свою долю, пока она еще не успела остыть.
Только вылизав тарелку и выпив молоко, Томи выразил свою мысль вслух:
— Вот уж не подумал бы, что ты умеешь так здорово готовить.
— Отец был хороший повар. Я с пятилетнего возраста ходил с ним на рыбалку и на охоту. И дома был при нем повсюду, где что-нибудь делалось. Вплоть до убоя скотины. Отец учил меня всему… Как будто предчувствовал, что недолго уже ему быть моим наставником.
— Когда он умер?
— Три года назад. Мне тогда было двенадцать лет.
После долгого молчания Томи спросил:
— Как же вы перебиваетесь?
Уголки рта Йони тронула улыбка.
— Ничего. Бабушка получает народную пенсию, а я подрабатываю на сборе утиля и доставке газет. Будущим летом я приведу все это хозяйство в полный порядок.
Утеплю окна, заделаю щели в стенах и окрашу избушку снаружи. Бабушке здесь хорошо. Все у нас почти так же, как когда-то дома… Пока бабушка жива, мы останемся здесь. А потом я уеду в Швецию.
Томи изумился:
— Лауронен думает о том же. Он, вероятно, уедет уже нынешней весной, когда занятия в школе кончатся.
Томи хотел было добавить, что Лауронена поджидает там отец, но в последний момент проглотил свои слова.
— Вот почему я учусь шведскому так упорно, как только могу.
— Но ведь ты прекрасный математик!
— Я люблю математику и хорошо считаю в уме. Другие предметы меня ни капельки не интересуют. По истории и географии я читаю все, что касается Швеции, остальное меня не интересует.
— Разве что Финляндия.
Йони перестал почесывать Роя. Томи послышалось, что его одноклассник вздохнул:
— Финляндия интересует меня не больше, чем вот эта сосулька.
Йони пинком отшвырнул в тающий снег упавшую с крыши и вмерзшую в землю сосульку.
— Учителя в школе могут говорить, что хотят, но они прекрасно знают, что Финляндия для нас никакая не родина. Во всяком случае, не для меня. Нам уже не раз официально объявляли, что иметь от шести до восьми процентов безработных целесообразно, что безработица имеет тенденцию повышаться до восьми процентов. Ты, наверно, читал?
Томи смешался:
— Я читаю в газетах только спортивные новости. Да и то не всегда.
— И конечно, смотришь по телику все эти дурацкие многосерийные фильмы.
До Томи дошла ирония Йони.
— Более или менее.
— Так из тебя довольно скоро получится настоящий дурак.
— Возможно… Я не питаю никаких иллюзий насчет себя. Если они когда и были, то все испарились в школе!
Йони уставился на него.
— Ты предвидишь будущее так же, как и я, но не смеешь признаться себе в этом… — Йони огляделся вокруг. Скользнул взглядом по крыше бани. Затем еще ниже склонился к Томи… — Можешь смеяться надо мной сколько угодно, но я намерен бежать!
— Бежать?
Томи мельком взглянул на Роя, как бы ожидая от него подтверждения услышанному. Но конечно, ничего не прочел на его морде.
— Бежать откуда? — уточнил он свой вопрос.
— Из Алькатраса![14] «Неужто Йони сошел с ума?»
— Пойдем подбросим дров в очаг, и я тем временем расскажу тебе все.
Йони встал. Томи и Рой последовали за ним в баню. Баня уже начала прогреваться. Влажность чувствовалась сильнее, по мере того как тепло растапливало пней и лед в углах и на полу.
Дрова уже почти прогорели. Томи и Йони подложили еще дров и стали глядеть на пламя под котлом с водой, бившее из очага, перед которым была съемная дверца. Йони оставил очаг открытым.
— Садись на эту табуретку, чтобы тебе было теплей от огня. И попробуй усадить Роя на дрова. Лед растаял, но пол скользкий и холодный.
Томи ждал, ничего не говоря.
— Ты можешь считать меня рехнувшимся. Или форменным щенком. Но теперь, когда… Я затеял эту игру, когда мне было лет двенадцать, после того как я прочитал где-то о беглеце из тюрьмы Алькатраса.
— Об этом даже фильм поставили.
— Я смотрел… Фильм чем-то меня захватил… Мне всю жизнь было отвратительно всяческое рабство. Будь то кандалы или власть одного над другим… Я теперь уже позабыл, из-за чего они вообще попали в заключение, и думаю лишь о той ситуации. И о побеге. — Йони бросил на Томи беглый взгляд. — До тебя не доходит?
— Нет, пока не доходит, — отозвался тот. — Моя любимая книга — «Граф Монте Кристо». Была в то время, когда я еще читал.
— Та книга написана с таким же блеском… Меня она сразу захватила. В восьмилетнем возрасте я решил, что непременно убегу.
— Откуда?
Йони засмеялся:
— Я и сам не знал этого в течение нескольких лет…
Томи был взволнован. Йони молодец во всех отношениях, с какой стороны ни взять. Человек совершенно иной породы, чем наш брат. Но конечно, ему с бабушкой приходилось туго. И это неудивительно. Сперва он шел в школу, потом хлопотал по хозяйству, а потом разносил газеты, чтобы прокормить себя, а также и бабушку, конечно, — разве одной пенсии хватит…
— Ты слушаешь?
Томи покраснел.
— Прости, похоже, я был занят своими мыслями…
Йони внимательно изучал выражение его лица.
— Ты думал о том, что парень не в своем уме.
Лицо Томи выдало его.
Йони ткнул Томи пальцем в колено.
— Постарайся запомнить, что я сказал: вначале была игра.
— Вначале?
— Да! — Йони кивнул и носком башмака протолкнул несколько поленьев дальше в очаг под котел. — Но чем старше я становился, тем яснее видел, что восьмилетний мальчик был до жути прав… Тебе еще неясно?
Томи все это время пытался ухватиться хоть за какую-нибудь ниточку.
«Вначале была игра…»
А теперь уже нет?
Томи повертел пальцем. При этом Рой заинтересованно поднял голову и пошевелил ушами.
— Сиди спокойно, старик!.. Так ты имеешь в виду все это — здесь, вокруг, в твоей жизни? Ужасно трудная жизнь: один за все в ответе, после того как отец умер и ты с бабушкой оставил родной дом.
Йони поднялся с табуретки.
— Нет, как раз наоборот. Все эти твои красотки с картинок, Бони М, мопеды всех этих яксю и стереобарахло всего мира, похожее как две капли одно на другое. Это и есть твоя тюрьма, Томи.
— Как так?
Йони вздохнул.
— Человек не видит своей тюрьмы, когда его самого заставляют возводить ее стены. Скажи, был ли ты хотя бы день свободен с тех пор, как научился говорить? «Хочу вот это!» — были первые слова, которые ты произнес. И этого было достаточно: тебя научили хотеть джинсы «Ли Купер», автомашины, кока-колу… В последующие два года ты будешь думать только о том, чтобы получить водительские права.
Томи слушал всем своим нутром. Да что же это он говорит?
Из чувства глубочайшего противоречия Томи сказал резче, чем хотел:
— Может статься, ты и уйдешь из здешнего Алькатраса. — Томи поднялся со своей скамеечки. — И куда ты денешься? Где все устроено по-другому?… Во всяком случае, не в Швеции, где новая техника только на то и нужна, чтобы производить больше барахла…
— Я вовсе этого не думаю. Я уеду в Швецию только потому, что в Финляндии мы не нужны… А народ там такой же… Учителя навязывают ученикам принципы конкуренции и грезы о преуспеянии, а торгаши свое барахло.
— И ты сможешь отказаться от всего этого?
Йони толчком открыл дверь бани.
— Обшарь весь мой дом! Я отработаю тебе неделю за каждую кассету и долгоиграющую пластинку, которые ты найдешь у меня. За каждую пару джинсов «Ли Купер». Я простою час на голове в передней, если ты найдешь хотя бы одну фотографию модной певицы у меня на стене или бутылку из-под пива где-нибудь в углу.