– Андрей! – окликнула я, он обернулся, а я бросилась ему навстречу.
Светлые, коротко стриженные волосы, крупные черты лица, темные очки. Казалось, лицо его высечено из гранита, впечатление усиливал высокий рост и сложение боксера-тяжеловеса (Андрей в самом деле занимался боксом, правда, довольно давно, он даже выиграл какое-то первенство. Жаль, что все его призы потерялись с тем контейнером). Андрей улыбнулся, увидев меня, снял очки, и лицо его мгновенно переменилось: ярко-синие глаза смотрели на меня с нежностью.
– Привет, малыш, – сказал он. – Ты откуда?
– Из больницы, – ответила я, хватая его за руку. – Пообедаем вместе?
Он торопливо взглянул на часы, а потом перевел взгляд на стоянку, где была наша машина.
– Давай-ка домой.
– Там только пельмени, – предупредила я. – Я с десяти утра в больнице и…
– Я обожаю пельмени, – кивнул он, и через пять минут мы уже выезжали на проспект. – Ты была у врача? – спросил он.
– Да.
– Есть новости?
– Пока нет… – Я неожиданно смутилась, отвела взгляд. Андрей повернулся, весело подмигнул и поцеловал меня в висок.
– Все будет хорошо, – сказал он уверенно.
– Врач то же самое говорит…
– Вот видишь.
Мы въехали во двор и вскоре тормозили у подъезда. Лифт не работал, бегом мы поднялись на второй этаж, Андрей распахнул дверь, втолкнул меня в прихожую и торопливо обнял.
– Я соскучился, – сказал он с улыбкой.
– А как же пельмени? – усмехнулась я.
– Ну их к черту…
– Андрюша, мне делали пластическую операцию? – спросила я, торопясь приготовить ему бутерброды. Он пил кофе из большой чашки, одновременно стараясь попасть ногой в ботинок.
– Что? – спросил он.
– После аварии мне делали пластическую операцию? – Голос мой дрогнул, и взгляд я отвела, хотя изо всех сил старалась, чтобы вопрос прозвучал как бы между прочим.
– Пластическую операцию? – Андрей выглядел озадаченным. – После операции у тебя на лице оставалось несколько шрамов, их убрали. Я не знаю, можно это назвать пластической операцией?
Он оставил в покое ботинок, вернулся в кухню, швырнул в мойку чашку и обнял меня за плечи.
– Почему ты спросила?
– Я очень изменилась после операции?
Он пристально смотрел мне в глаза, словно хотел прочитать мои мысли.
– Что случилось? – легонько тряхнув меня за плечи, спросил он.
– Ничего, Андрюша, в самом деле ничего.
– Тогда откуда вдруг этот вопрос?
– Не знаю, – соврала я, неизвестно чего испугавшись. – Иногда мне кажется, это вовсе не мое лицо.
– Чепуха. Что значит – не твое?
– Ты не ответил на мой вопрос: я очень изменилась?
– Стала еще красивее, вот и все.
– Я очень изменилась? Поэтому у нас нет ни одной фотографии?
– О господи, Аня, у нас нет фотографий, потому что они были в контейнере, я тебе сто раз рассказывал…
– Извини, – пролепетала я. – Бутерброды готовы.
– К черту бутерброды. И что это за дурацкое «извини»?
– Я вижу, не стоило мне спрашивать… Пожалуйста, прости меня… Представляю, как тебе надоели мои вопросы и… – Слезы брызнули из моих глаз, и я пробормотала отчаянно: – Я ничего не помню. Я совершенно ничего не помню, так не бывает, Андрюша.
– Тихо, тихо, тихо, – зашептал он, прижимая меня к груди. – Ты все вспомнишь, это вопрос времени. Ты обязательно все вспомнишь. Ты говорила об этом с врачом?
– Я хотела, но… все это так по-киношному, точно мелодрама какая-то, я ничего ему не рассказала.
– Ему? Разве твой врач не женщина?
– Меня направили к травматологу, я пожаловалась на головные боли и… – Муж взглянул на часы.
– Подожди секунду. – Прошел к телефону, торопливо набрал номер. – Саша, подмени меня с обеда… да… жена плохо себя чувствует…
– Я хорошо себя чувствую, – вздохнула я, когда он вернулся в кухню.
– Да? Значит, я постараюсь, чтобы ты чувствовала себя еще лучше. – Он подхватил меня на руки и слегка подбросил, а я взвизгнула от неожиданности. – Я люблю тебя, – шепнул он. – Почему ты ничего не сказала мне об этом травматологе?
– Что о нем говорить? Жанна Ивановна направила меня к нему, а он стал расспрашивать меня об аварии.
– Когда направила?
– Вчера. Он принимал с одиннадцати. Я сразу же пошла. Мне сделали снимки.
– А это зачем? – Андрей опустил меня на диван и сам устроился рядом.
– Господи, Андрюша, он травматолог, как, скажи на милость, он еще может узнать, что там с моей головой?
– Послушай, детка, у тебя отличный врач, он вот уже полгода тебя наблюдает, а ты идешь к какому-то коновалу и даже не удосужилась поставить меня в известность.
– Он только пичкает меня таблетками и…
– А этот твой травматолог, он что, излечивает наложением рук?
– Ты опять сердишься, – испугалась я.
– Разумеется. Речь идет о твоем здоровье. Ты знаешь, что я пережил полгода затяжного кошмара. Если угодно, твое здоровье – это мой пунктик. Почему бы тебе не считаться с этим?
– Я его боюсь, – совершенно неожиданно для себя заявила я.
– Кого? – опешил Андрей.
– Твоего Эдуарда Витальевича.
– Что значит – боишься? – Муж взял меня за подбородок, должно быть, с намерением заглянуть мне в глаза, но толку от этого было мало, я упорно отводила взгляд. – Что значит – боишься? – повторил он, теперь его голос звучал очень нежно. Я устроила голову на его плече и вздохнула.
– Просто боюсь, – ответила я, потому что он ждал моего ответа.
– Он что, сказал что-то такое…
– Нет-нет…
– Приставал к тебе?
– О господи, нет…
– Тогда что?
– Не знаю, Андрюша. Он так странно на меня смотрит, точно я муха под микроскопом.
– Все эти светила медицины немного чокнутые, не стоит обращать внимание. – По тому, как он это сказал, я поняла: муж успокоился, все, что я говорю, для него теперь не более чем капризы взбалмошной женщины. – Лучше всего послать всех врачей к чертям собачьим. По-моему, ты совершенно здорова. Разве нет?
– Конечно, – согласилась я. – Ты знаешь, почему я пошла в больницу…
– Послушай, детка. – Теперь он посадил меня к себе на колени и гладил по голове, точно я была несмышленым ребенком. – Я очень люблю тебя, и мне кажется… нам ведь хорошо вдвоем, верно? – Я кивнула, пряча глаза, но не выдержала и спросила:
– У меня не будет детей? Никогда? Ты это точно знаешь, поэтому так говоришь?
– О господи, Аня… Ты совершенно здорова, и дети у нас будут, с какой стати им не быть? Прошу тебя, не забивай голову всякой ерундой, ты вполне можешь стать матерью-героиней, если захочешь. – Он засмеялся, но смех вышел натянутым, торопливо поцеловал меня, устроился поудобнее на диване и потянул меня за руку, чтобы я легла рядом с ним. – Мне не нравится, что ты так много думаешь об этом. У тебя какая-то навязчивая идея. Ты сама себя пугаешь. Это глупо. В конце концов, нам совершенно некуда торопиться. Ты успокоишься, и все придет само собой, никакие врачи не понадобятся. Я очень люблю тебя, – прошептал он, а я улыбнулась.
На работу в тот день он так и не пошел. Мы отправились в парк, где прогуляли до самого вечера. Вернувшись, я стала готовить ужин, а Андрей устроился с газетой в лоджии, но в одиночестве ему не сиделось, и он вскоре перебрался на кухню. Несколько раз я ловила на себе его настороженный взгляд.
– Хочешь, поужинаем в ресторане? – спросил он.
– Что? – Я не сразу сообразила, что он спросил, занятая своими мыслями. – Извини… Нет, не стоит идти в ресторан, у меня уже все готово… Все-таки это странно, что я ничего не помню, – вздохнула я.
– Ради бога, не начинай все сначала. У тебя была тяжелейшая травма, просто поразительно, что ты осталась жива. Пять дней в коме, две операции… Ты сама все прекрасно знаешь…
– Не знаю, – покачала я головой.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Андрей.
– Андрюша, все, что я знаю о себе, я знаю из твоих рассказов. Это так странно. Двадцать четыре года абсолютного небытия, иногда мне кажется, что меня и не было вовсе, как будто ты слепил меня из глины…