— Завтрак, — раздался из коридора голос надсмотрщика, и Драко подошел к решетке, чтобы забрать тарелку с почти несъедобным варевом.
— Что с руками? — спросил надсмотрщик, бросив короткий взгляд на костяшки пальцев, покрытые толстой коркой спекшейся крови.
— Разбил о стену, — безучастно бросил Драко.
— Баба? — фыркнул надсмотрщик. — Бывает. Очередная дрянь показала свою настоящую рожу. Знаешь, сколько такого я тут повидал? Не ты первый, не ты последний.
Драко уселся на койку и стал ковырять ложкой в тарелке. В чем-то этот хмурый тип был прав. Действительно, женщина, которую он боготворил, показала свое истинное лицо. Хотя чего он ожидал от нее, раз она по два раза в неделю предавала собственного мужа? Но и кое-кто еще показал свое лицо. Грейнджер, которую он презирал до зубовного скрежета, теперь отчаянно хотела ему помочь. Взгляд упал на ее послание. «Драко». Интересно, как бы это звучало? Он слышал, и не раз, как она произносит его фамилию: с отвращением, ненавистью, иногда — с глухой усталостью. Но то, как бы она произнесла его имя, оставалось загадкой. Точно не со страстью или придыханием, как любовница, и не с той нежностью, что неизменно слышалась в голосе матери. Нет. Определенно, Грейнджер произнесла бы его как-то особенно. Непохоже ни на кого. Она в принципе не была похожа на остальных, ни на чистокровных, ни на полукровок, ни на магглорожденных. Недаром она так выделялась в школе.
Глухой стук в окно отвлек его от мыслей и заставил повернуть голову. На карнизе сидел его старый добрый филин.
«Драко. Сегодня к нам приходила Гермиона Грейнджер, помнишь ее? Она так верит в твою непричастность к этому жуткому нападению, так старательно ищет настоящего преступника. Умоляю, помоги ей. Ответь на ее вопросы. Скажи правду, Драко, хотя бы ей, если мы с отцом не заслуживаем более ни твоего уважения, ни общения с тобой.
Мама».
Драко почувствовал, как глаза защипало. Матушка, его бедная матушка, пережившая столько грязи за последние годы, не заслуживала такого удара. Нет, конечно, она была достойна самой лучшей, мирной и спокойной жизни.
— Руки обмой, — раздался голос надсмотрщика, и на пол камеры с металлическим лязгом опустилась миска с водой. — Мне тут больные не нужны.
— А зелья нет? — спросил Драко опуская руки в ледяную воду. Руки тут же вспыхнули от боли.
— И медсестричку позвать, чтоб в теплую кроватку отвела, — надсмотрщик мерзко рассмеялся. — За это спасибо скажи.
— Спасибо, — бросил Драко ему вслед.
Через пять минут он выставил за решетку миску с коричневато-бурой водой.
Замерзший филин так и топтался на карнизе. Драко вздохнул и подтянул к себе пергамент.
«Дорогая матушка, я не хочу говорить Гермионе Грейнджер, где был в ту ночь. Это только мое дело. Пускай лучше меня считают преступником. Драко».
Филин улетел с его письмом, Драко же лег на койку и попытался принять как можно более удобное положение. Не то, чтобы ему хотелось спать, но он надеялся, что Морфей снова подарит ему видение, в котором можно будет почувствовать хоть призрачное, но тепло.
Сосед слева снова завел тоскливую песню.
***
— Панси!
Гермиона ворвалась в аптеку Маллпепера, как вихрь, чем огорошила Паркинсон. Та насилу удержала в руках пробирку, в которую наливала какое-то зелье.
— Грейнджер? Чем обязана? — брезгливо поинтересовалась Паркинсон.
— Панси, это и тебя касается, — Гермиона уперла руки в боки. — Раз уж ни Люциус, ни Нарцисса ничего не знают, ты-то уж точно в курсе дела.
— При чем тут родители Драко?
— Да при том, что я не верю в причастность Драко к нападению на Министерство и хочу вытащить его из Азкабана.
Дзынь. Пробирка все же упала на пол и разбилась.
— Зачем тебе это? — удивленно протянула Паркинсон, заклинанием собирая с пола осколки.
— Потому что я слышала выступление Драко на суде. Я уверена, что его не было в ту ночь в Министерстве, что он кого-то прикрывает, и потому мне просто надо знать, где проклятый Драко Малфой был в ту ночь!
— А сам он что сказал?
— Сам он — форменный идиот, — Гермиона отбросила прядь волос от лица. — Я написала ему дважды. Просила сказать правду. В первый раз он просто отказал, во второй раз написал, что у него, видите ли, есть причины не говорить, где он был. Родители ничего не знают, алиби у них в порядке.
— Чем я могу помочь? — Паркинсон нахмурилась.
— Просто скажи, кто мог быть ему настолько близок, чтобы Драко готов был отправиться в Азкабан, лишь бы только спасти этого человека от заключения. Либо же его кто-то запугивал, шантажировал, пытался подкупить? Такое было?
— Ну, Драко сложно запугать, после Волдеморта-то, — Панси фыркнула. — Надеюсь, он мог бы отправиться в тюрьму ради того, чтобы прикрыть меня, но вот незадача: я на Министерство не нападала. Если хочешь, спроси моего напарника. Мы вместе дежурили тут в ту ночь.
— Я верю, — Гермиона закивала. — Но если будет надо, он сможет побеседовать с аврорами?
— Да, конечно. Он глуповатый, но честный. Твой типаж, — Паркинсон не удержалась от шпильки.
— Ладно, кто еще так же дорог Драко?
— Ну, он был влюблен в Асторию, но в нее был влюблен еще и Теодор Нотт. Драко уступил лучшему другу, Тео и Астория поженились. Крэбб погиб в Битве, Гойл уехал из страны вместе с Блейзом. Не знаю, кто еще мог быть ему настолько близок. Мы, понимаешь ли, не так спокойно подпускаем к себе людей.
— То есть новых знакомых у Драко так и не завелось? — Гермиона вздохнула. — Ох, ладно, и на том спасибо, попробую разобраться.
Она развернулась на каблуках и зашагала к выходу из аптеки, когда Паркинсон окликнула ее.
— Грейнджер… Гермиона, — это явно далось ей с трудом. — Спасибо тебе. За Драко.
— Я еще ничего не сделала, — Гермиона пожала плечами и вышла. Паркинсон покачала головой.
— Ты даже не подозреваешь, сколько ты на самом деле сделала.
***
«Драко!
Я говорила с твоими родителями, я говорила с Панси. И знаешь, что? Никто из них не понимает, почему ты отказываешься помочь! Если ты хочешь на свободу, ты должен сказать, где был в ту злосчастную ночь. Или хотя бы скажи, как могло так получиться, что твоя палочка оказалась у преступника. Помоги мне хоть чем-то. Гермиона».
Драко посмотрел на всклокоченную, и явно злую сову, принесшую это письмо, и покачал головой.
— Нет, — он покачал головой. — Почему она не понимает, что я не могу так подставить свою любимую женщину. Хоть она и показала свое настоящее лицо, хоть она и отвергла меня, я не хочу на свободу. Если я скажу, что был у нее в ночь нападения, ее ждут проблемы с мужем, тем более, что он — мой друг. К чему мне такая свобода? Без друга и без любимой женщины мне воля покажется хуже Азкабанских стен. Какой смысл? А палочка — да гиппогриф знает, где я выронил палочку.
Сова вдруг сорвалась с окна, взлетела под потолок и спикировала Драко прямо на голову, после чего принялась клевать его в макушку и бить крыльями по лицу.
— Да отстань ты, глупая птица! — Драко закрыл голову одной рукой, а второй перевернул пергамент, чтобы написать ответное «Нет», и наткнулся взглядом на продолжение письма: