— Зигфрид, это ты? — я услышал в трубке голос своего начальника, — я тебя обыскался.
— Шеф, я же взял недельный отпуск, какого чёрта вам надо? — устало произнёс я, осматриваясь в полутьме в поисках сигарет и зажигалки.
— Я всё это понимаю дружище, — не обиделся главный редактор, — но я звоню тебе насчёт того твоего снимка с девушкой.
От его слов я снова ощутил глухую боль в груди.
— Его собираются внести в шорт–лист конкурса. Но… — голос редактора вдруг стал обеспокоенным, — я навёл справки об авторе этой фотографии, и…. Э–э, как этот снимок cмог попасть тебе в руки, Зигфрид?
— Это совершенно неважно шеф, — я, наконец, нашёл, то, что искал, зажёг сигарету, с трудом удержав телефонную трубку плечом, — да и какая вам разница?
— Не было бы разницы, я бы не звонил, — резонно отметил главный редактор, — ну хорошо, но ведь я прав, этот снимок сделан две недели назад, первого сентября, на гоночном Гросс–прейтц, в предместье Танжер–Ванзее? Так?
— Да, вы правы. Абсолютно.
— За секунду до катастрофы унесшей жизни трёх гонщиков и семнадцати зрителей?
Я промолчал, затягиваясь горьким сигаретным дымом.
— И эта девушка, Анна, она же не могла быть автором этой фотографии — растерянно произнёс редактор, — она же ведь…, — тут он запнулся.
— И, тем не менее, это так. Автор именно она. Всего хорошего шеф.
Я бросил трубку на телефонный аппарат, и подойдя к окну, упёрся лбом в холодное стекло. За окном в пяти этажах подо мной по центральному проспекту текла освещённая электрическими огнями ночная жизнь столицы. Капли прошедшего дождя всё ещё стекали по стеклу, размывая контуры людей и автомобилей, но не могли размыть мою память. Ещё совсем недавно по этим улицам беспечно бродили и мы с Анной.
Я встретился с ней снова совершенно случайно, в одной из маленьких кафе в изобилии набросанных вокруг моего дома, там, где я предпочитал иногда ужинать после дневной беготни по своим репортёрским делам. Карьера моя шла к этому времени успешно, я устроился в один из известных столичных еженедельников, начал получать приличные деньги и обзавёлся приличной, хотя и съёмной квартирой в самом центре города. Я уже заканчивал ужин традиционной чашкой кофе и сигаретой, когда на столик рядом со мной плюхнулся потёртый рюкзачок и знакомый голос насмешливо произнёс, — 'Привет. Я Анна. Будем соседями, если не возражаешь?'. Я обернулся, не веря своим ушам, и опрокинул недопитую чашку на пол.
Говорят, что невозможно вернуться в прошлое, но со мной произошло именно такое волшебство. Я вдруг снова ощутил себя влюблённым пятнадцатилетним подростком, но сейчас передо мной сидела не нескладная девчонка, а молодая женщина, хотя и с теми же узнаваемыми чертами, в которые я впервые влюбился одиннадцать лет назад.
Уже через несколько недель я снова не мог помыслить своей жизни без её постоянного присутствия, отыскивая любые предлоги для новых встреч. Анна отвечала мне, но её взаимность была какой‑то, если так можно выразиться, выжидательной. Может быть, она пережила какой‑то неудачный роман ещё до нашей встречи, по крайней мере, я улавливал некие туманные намёки в её словах о прошедшем любовном разочаровании. Моё же чувство захватило меня с головой.
Как я быстро выяснил, Анна смогла вырваться из круга своей семьи и сопутствовавших этому проблем, и теперь уже несколько лет жила в столице. Но, пока всё это время ей приходилось перебиваться случайными заработками в мелких городских изданиях, где она подрабатывала простым фотографом. Поэтому узнав о моих успехах на поприще журналистики, она отнеслась к этому даже с какой‑то ревностью. Я‑то смог исполнить мечты своей юности (хотя и относился теперь к своей профессии с изрядной долей цинизма), а её мечта по–прежнему была далека. Мы часами пролистывали альбомы признанных мастеров кино и фотоискусств, ругая их за ограниченность и консерватизм, но их коллекции представлялись на выставках и успешно раскупались, а работы Анны регулярно возвращались к их автору с утешающими пометками редакторов. Получив очередной разочаровывающий отзыв, Анна то впадала в депрессию из которой я безуспешно пытался вызволить её своими ласками, то начинала с удвоенной силой таскать меня на так называемые 'этюды', во время которых мы забирались на крыши городских небоскрёбов, откуда она снимала городские пейзажи, или неслись на встречи со знаменитостями, прорываясь через толпы поклонников, а то с риском для жизни плутали ранними утрами по окраинным трущобам в надежде заполучить удачный снимок городских 'низов'. Моя журналистская карточка и информированность о значимых событиях стали для Анны золотым дном, а я потерявший голову от чувств, покорно следовал за своей любовью, куда бы, она не устремлялась.