Выбрать главу

По правде говоря, меня мало интересовала эта тема, но мне нравилось бывать у Алены, пить с ней чай, разговаривать о всякой всячине, встречаясь взглядом то с ней, то с молодым солдатом в каске, с пулеметной лентой через плечо, задорно глядящим со старинного, военных времен, плаката, невесть как попавшего сюда, слушать, как она раздельно и мягко произносит «эс эс», смотреть, как движется по комнате с сахарницей или заварочным чайником — маленькая, легкая, в голубом вельветовом халатике, затянутым на осиной талии (у одной моей хорошей знакомой был точно такой же, только с перламутровыми пуговицами, я любил расстегивать их зубами и я очень гордился собой, если удавалось проделать эту процедуру без помощи рук), нравилось, что она считает меня большим мастером и каждый раз подчеркивает это.

— Что бы я без вас делала, — всегда говорит она, отсчитывая деньги, — даже не знаю.

— Нашли бы другого, — обычно отвечаю я.

Аленин дом — старый кирпичный, похожий на крепость, квадратный дом с высокими окнами и узкой аркой, ведущей во внутренний двор — тонет в вечернем тумане. Просторное грязноватое парадное, лифт не работает, поднимаюсь по узкой безлюдной лестнице с топором подмышкой — да, мы живем в странном мире — седьмой этаж, вторая дверь направо, звонок молчит, стучу. Алена, в своем неизменном голубом халатике и испуганным взглядом, приглашает меня войти, молча показывает на дверь — там. Ключ в скважине, пытаюсь открыть, ничего не выходит, объясняю — видимо, что-то с замком, нужно ломать, полотно еще можно будет восстановить, но замок придется менять. «Хорошо», — говорит она с тихим отчаяньем. Разворачиваю топор, вставляю лезвие в зазор между полотном и коробкой, давлю на топорище. Дверь трещит, крошится шпон, ответная планка вылетает вместе с шурупами и щепками. Толкаю дверь и встречаюсь взглядом с котом, сидящим в центре комнаты.

— Что бы я без вас делала, — говорит Алена.

Нашла бы другого. Есть новая услуга — «Блиц». Платишь пятьсот рублей сверху и в течение часа присылают специалиста. Оплата, как обычно, почасовая. Еще есть опция «Золотой муж» — мастер по окончанию работ выносит мусор, пылесосит ковер, моет полы. Если нужно — сходит за картошкой, погуляет с собакой. Но там двойной тариф. Дорого?

— Не в этом дело. Я уж лучше вам позвоню. Да у меня и собаки-то нет — только Густав, из дома не выгонишь, спит целыми днями, такой лентяй. Хотите чаю? С бергамотом, я сейчас …

Пока она гремит чашками на кухне, сажусь к столу, прислонив топор к стене. Кот, не двигаясь, наблюдает за мной. Не люблю, когда на меня смотрят. «Что уставился, убогий, — говорю, — дыши глубже». Кот молчит, но так смотрит, как будто вот-вот разразится грязной руганью.

Возвращается Алена с подносом, расставляет на столе блюдца, чашки, сахарницу, вазочку с вареньем, какой я все-таки молодец, чай уже заваривается, будет готов через несколько минут, спасибо, что я пришел, она бы без меня просто пропала.

— Вы напрасно боитесь нашей конторы. У нас почти все клиенты — женщины. И никто не жалуется. По крайней мере, не жаловался до сих пор. Нет, конечно, попадаются извращенцы, из тех, что называется, гвоздя сами не могут забить, но обращаются, в основном, одинокие женщины. А потом, все мастера дают подписку

— Куда? — она округляет свои огромные глаза.

Подписку. Об ответственности за связь с клиентом. У нас с этим строго. Уволят без предупреждения. Да еще в черный список внесут. Тогда вообще никуда не устроишься. Разве что на стройку маляром. Так что пусть звонит, не стесняется.

— Нет, — говорит она, — я ведь одна живу. А тут чужой мужчина в доме. Не знаешь, чего от них и ждать.

— А я не чужой?

— Нет, — она влажно смотрит на меня. — Вы — нет.

— Как диссертация? — спрашиваю я, чтобы не молчать.

Никак. Ночью она почти не спит. И потом весь день ходит сонная. Лекарства уже не действуют. Еще летом было достаточно одной таблетки, чтобы уснуть, а теперь и трех мало. А еще иногда кажется, ночью — будто кто-то подходит к двери. Стоит и молчит. Так страшно. И все время идет дождь. Не на улице — здесь, — она стучит пальцем по бледному лбу…

Я всматриваюсь в густой туман за окном, оглядываю комнату. На столе пустые пачки «Данхилл», упаковки элениума, хрустальная пепельница, серебряная папиросочница, над столом часы с боем — хозяйка любит старинные вещи. Батарея «Хейнекен» салютует мне из угла красными звездами — как только она пьет такую дрянь…

Я опускаюсь перед ней на колени.

— Раздвинь ноги, — прошу я, — шире.

Сам раздвигаю ей колени, кладу ладонь на шелковые фиолетовые трусики. Они горячие и влажные, а бедра у нее холодные. Совсем холодные.

— Не смотри на меня.

Она закрывает глаза и закидывает голову назад. Мне что-то мешает. Поворачиваю голову и вижу Густава, в упор глядящего на меня. Встаю, хватаю первое, что попадается под руку — это топор — и швыряю в него.

— Брысь!

Кот, рявкнув, исчезает в коридоре. Алена открывает глаза, удивленно смотрит на меня. Отвешиваю ей пощечину.

— Не смей на меня смотреть!

Снова встаю на колени, глажу холодные бледные бедра… И чувствую чей-то взгляд. Оглядываю пустую комнату и неожиданно встречаюсь с глазами солдата. В них отвращение и вызов.

— Не смотри на меня, сынок.

Медленно поднимаюсь с колен, подхожу к нему, срываю плакат со стены, швыряю на пол — не надо на меня так смотреть, сынок.

Алена открывает глаза, и я бью ее наотмашь по другой щеке.

— Не смей на меня смотреть!!!

Хватаю ее за плечи, валю на ковер, срываю трусики, рывком раздвигаю ноги и как коршун нависаю над распростертым телом — никто не смеет на меня смотреть, вот так-то, сынок, вот так-то…

Я кончаю, когда часы бьют девять. «Девять — серьезное время», — думаю я, застегивая джинсы. Время сумерек. Еще не ночь, но уже и не вечер, граница между светом и тьмой. Женщина лежит не шевелясь — то ли притворяется, то ли действительно без сознания. Накидываю на нее покрывало — пусть хотя бы сегодня она уснет спокойно. Кот с мрачным видом наблюдает, как я шнурую ботинки и заворачиваю в бархат топор. Осторожно закрываю за собой дверь.

Выхожу наружу. Теперь темно. Закуриваю, несколько раз жадно затягиваюсь. Льет сильный дождь, густой туман заволакивает двор, желтым пятном светится арка, выходящая на проспект. Накинув капюшон, с сигаретой в горсти, крепко прижимая к себе топор, шагаю в дождь и иду к свету сквозь туман. У входа в арку сталкиваюсь с одиноким прохожим и глубже надвигаю капюшон. Хотя, вряд ли кто-то сможет разглядеть меня в такое время — в такое время и в таком тумане.

Вавилонская А. Джессика

'Они хотят, чтобы меня трахали. Им ничего от меня не нужно, кроме траха. Прямо на сцене, с такой же обезьяной как они сами. С палкой… Они хотят видеть этот херов микрофон в моей заднице. А я раздвигаю ноги, да-да, сама раздвигаю их… Потому что они ликуют, потому что они платят, потому что они рисуют мои плакаты… Я не могу больше…'

— Где хозяйка квартиры 67? — спрашиваю, едва отжав звонок.

Женщина покосилась на соседнюю с ней дверь.

— А Вы кто такой? — нагловатый прищур и дерзкое запахивание драного халата на груди.

Со вздохом достаю удостоверение. Тетка изучает едва не под лупой. Документ настоящий, но для таких, как она можно было и на принтере самодел распечатать. Главное, глаза сузить, мол, вертела она нас всех…