“А как же тогда дети, которые не являются такими уж исключительными?”
“Даже если бы они умели только делать простые вычисления или писать, где-то их ждет работа. Все получится просто замечательно”.
“Значит, ты не против, если я возьму остальных?”
“Если бы ты мог это сделать, это сделало бы меня очень счастливой. Мне не придется беспокоиться о том, что кто-то из детей останется без присмотра”.
Голос Реннер был прерван громким стуком в дверь.
“Что, что происходит? Что это за беспорядок!”
Как только Занак повысил голос, дверь внезапно открылась.
— Ваше Высочество! Чрезвычайная ситуация!”
В комнату вбежал аристократ, одетый в знакомый придворный наряд. Он был одним из чиновников, отвечавших за внутренние дела. В его руке был крепко зажат кусок пергамента.
“Кое-что случилось!”
Занак бросил один взгляд на подаренный ему пергамент, и на его лице появилось удивленное выражение. Он как будто не мог понять его содержания. Нет, это было больше похоже, что он был в недоумении.
“Что произошло?”
У Занака не было сил ответить, вместо этого он просто молча передал пергамент Реннер. И затем-
— А?”
Звук, который она издала, был для нее нехарактерен, казалось, она была совершенно ошарашена.
{О, смотрю, она снова обнажает свою человеческую сторону}. Занак оскалился так, словно только что поддался своему отчаянию.
Конец пролога
Глава 1
Из почти переполненной кружки светлого эля сделали большой глоток.
До этого это был напиток, о котом он мог и не мечтать во всей своей жизни, но в настоящее время вкус первоклассного алкоголя, стекающего по его горлу, казался слишком знакомым.
Он громко изрыгнул сладкий аромат эля, поставив большую кружку с половиной оставшегося содержимого обратно на стол. Если бы это была одна из тех деревянных кружек, к которым он давно привык, он бы бездумно швырнул ее на стол, но не посмел бы сделать это с фарфоровой посудой.
Однако, даже если бы он разбил кружку, ему не пришлось бы за нее платить, в конце концов, этот бар был специально подготовлен его тайной сторонницей Хильмой Цигнеус. Все было бесплатно для любого из дворян, которых он отправит в это место, это также распространялось и на их гостей.
Такого рода инвестиции можно было ожидать от того, кому суждено стать таким влиятельным дворянином, как он, барон Филипп Дейтон Л’Эйр Монтсеррат.
Все, что ему нужно было сделать, — это выразить свою благодарность и отплатить ей за эту услугу позже, а пока все держится на вкладках.
При нынешних обстоятельствах даже Хильма, чье богатство было несопоставимо с богатством Филиппа, все еще была простолюдинкой и должна была склониться перед властью. Возможно, именно поэтому она так старалась познакомиться с таким знатным человеком, как Филипп, поддерживая его фракцию на всех фронтах.
Вот что отличает сильных от слабых в этом мире — различие в статусе.
Тем не менее, он был обязан ей большую услугу за все ее усилия.
Как джентльмен, который считал себя ответственным за свои долги, Филипп надеялся улучшить свое социальное положение как можно скорее. Хильма также должна была ожидать, что он получит власть, по крайней мере, выше ранга барона.
Тогда ему придется погасить свои долги.
Если бы эти долги не были погашены как можно скорее, он застрял бы на уступках, чтобы получить разрешение даже на то, что он лично хотел сделать.
Филипп мечтал иметь свободу делать все, что хотел, и право использовать свои силы по своему усмотрению.
Но-
«Почему у меня ничего не получается!»
Ему следовало и дальше сдерживать свои истинные чувства. Филипп осмотрел свое окружение. Этот бар не был обычным крестьянским трактиром. Хильма превратила один из своих особняков в бар, так что в нем не было места грубому шуму. Поэтому, хотя его голос не был слишком громким, вероятно если бы кто-то был рядом, он, вероятно, услышал бы его.
Убедившись, что никто не смотрит на него, Филипп успокоился.
Позволить другим узнать, что он потерпел неудачу, было бы позором.
Это верно — он потерпел неудачу.
{Умрите, вы все мусор!}
Филипп глотнул эль, как будто он мог буквально погасить пламенные эмоции в его сердце. Это только взволновало его еще больше, поскольку в спешке капли эля просочились из уголков его губ, в результате чего его кожа и одежда стали липкими.
Выражение лица Филиппа исказилось гневе.