Консоль перед ним не появилась.
— Как это?..
В беспокойстве и лёгком недоумении — и постепенно теряя уверенность в своём хладнокровии — он попытался задействовать другие функции. Аварийный доступ без консоли, чат, вызов ГМ, принудительный выход.
Ноль реакции. Его как будто полностью изолировало от системы.
— Да что же происходит-то!
Гневный голос Момонги разнёсся по всему огромному тронному залу и стих.
Сегодня последний день. День, когда он отрёкся от всего — и вдруг такое? Для чего же они морочили голову пользователям?
Из-за того, что ему даже не дали красиво попрощаться с былой славой, Момонгу охватила злость. Теперь она сквозила в каждом его слове, но он знал, что ответить на его гневный вопрос сейчас некому.
И вдруг…
— Что-то случилось, владыка Момонга?
Этот красивый женский голос он слышал впервые в жизни.
Ошарашенный Момонга повернулся в сторону, откуда прозвучал голос. И когда он понял, кто с ним заговорил, то застыл на месте как громом поражённый.
На него, вскинув голову, смотрела НПС — Альбедо.
3
Деревня Карне.
Граница между империей и королевством проходила по горам — по Азерлисийскому хребту. На южной его оконечности, у подножия, раскинулся густой лес Тоб.
Неподалёку от него и расположилась эта маленькая деревня. Жителей в ней насчитывалось около ста двадцати человек. Двадцать пять дворов — обычный размер поселения в приграничных районах королевства Ре-Эстизе.
В основном крестьяне жили за счёт даров леса и обработки земли, и, если исключить лекарей, приезжавших за лекарственными травами, здесь появлялись лишь сборщики податей, да и те один раз в год. Про такие деревни, куда крайне редко забредают чужаки, метко говорят, что время там замерло на месте.
Утро в деревне начиналось рано. Жители, как правило, просыпались с восходом. Магического «вечного света», какой в ходу в больших городах, здесь не было, и жизнь подчинялась ритму, заданному дневным светилом.
Для Энри Эммот утро начиналось с того, что она набирала воду в колодце недалеко от дома. Носить воду считалось женской обязанностью. Первое дело завершалось, когда она доверху наполняла стоявший в доме большой глиняный сосуд. К этому времени её мать заканчивала готовить еду, и вся семья из четырёх человек собиралась на завтрак.
Завтракали они ячменной или пшеничной кашей, а ещё жареными овощами. Иногда к ним добавлялись сушёные плоды.
После еды Энри вместе с отцом и матерью уходила работать в поле. Десятилетняя младшая сестрёнка собирала хворост на опушке леса или помогала родителям. В полдень в центре деревни, на краю площади, звонил колокол. Люди ненадолго отрывались от дел и обедали. Обычно — испечённым несколько дней назад ржаным хлебом и похлёбкой, в которую клали кусочки вяленого мяса.
Затем все снова принимались за работу и возвращались домой тогда, когда небо начинало окрашиваться в красный цвет. Наступало время ужинать. На ужин, как и на обед, был ржаной хлеб и бобовая похлёбка. Иногда — мясо, которым делились деревенские охотники, если им удавалось добыть в лесу какого-нибудь зверя. После они всей семьёй сидели на кухне при свете очага и, болтая о том о сём, чинили одежду или завершали другие дела по хозяйству. Спать ложились в шесть часов вечера.
Так протекала жизнь девушки по имени Энри Эммот, родившейся в этой деревне шестнадцать лет назад.
Она была уверена, что её небогатые на перемены будни останутся такими и впредь.
В тот день она, как и всегда, отправилась утром к колодцу.
Зачерпнув воды, перелила её в маленький кувшин. Чтобы наполнить большой сосуд в доме, нужно будет вернуться сюда ещё пару-тройку раз.
— Ну что же!
Энри закатала рукава. Показавшаяся из-под ткани кожа, не загоревшая на солнце, была на удивление белой. Её закалённые тяжёлым трудом руки были хоть и тонкими, но довольно крепкими, с заметными бугорками мышц.
Наполненный кувшин заметно потяжелел, но она его подняла. Она уже привыкла.
Может, брать кувшин побольше, чтобы реже ходить к колодцу? Нет, тогда его не донести. Размышляя над этим, Энри пустилась в обратный путь, и тут ей показалось, что она что-то услышала. Она повернула голову в сторону, откуда донёсся звук. Воздух словно бы дрогнул, и в груди вдруг похолодело.
Донёсся слабый треск, будто сломалось что-то деревянное. А затем…