— Я считаю, что если мы заключим союз, то, даже потерпев поражение, вряд ли устроим междоусобицы между племенами на новом месте.
Круш не поняла, что он имел в виду, и на её лице возникло искреннее удивление. Тогда Зарюс решил изложить свои истинные намерения более понятным языком:
— Мы заставим всех людоящеров относиться друг к другу по-товарищески. Мы дадим им понять, что мы не разные племена, а братья, сражавшиеся плечом к плечу.
«Так вот о чём он…»
Если все племена вместе прольют кровь на войне, то даже во время голода дело не дойдёт до междоусобицы. Однако её всё равно одолевали сомнения: печальный опыт прошлого не позволял так сразу забыть его. Опустив взгляд и замолчав, жрица с головой ушла в размышления, а Зарюс, решив, что она не доверяет ему, задал вопрос:
— А как твоё племя пережило те тяжёлые времена?
Круш, вздрогнув, словно её ткнули иглой, невольно вскинула голову. Но удивлённое выражение лица гостя подсказало ей: «А-а-а, он спрашивает, потому что действительно ничего не знает…»
За тот небольшой промежуток времени, что они провели вместе, Круш в общих чертах поняла характер Зарюса. Интуиция подсказывала, что в этом вопросе не было никакого злого умысла или угрозы против её племени. Взгляд жрицы стал острым — казалось, что она сейчас просверлит его насквозь. Это выглядело угрожающе, и, не понимая, почему она смотрит так пристально, он неловко заёрзал — но она не отвела взгляда.
— Ты правда хочешь это узнать? — произнесла Круш незнакомым голосом, полным боли и ненависти к самой себе.
Изменение было столь разительным, что Зарюсу показалось, что с ним говорит совершенно другая самка. Однако он не имел права отступить, ведь её ответ мог спасти всех их.
— Расскажи мне. Вы выжили благодаря силе друидов? Существует какая-то особая магия? Или, может быть, дело не в магии… — На этом предположении Зарюс остановился сам.
Если бы действительно существовал волшебный способ спастись от беды, Круш не стала бы говорить о нём с такой горечью в голосе. Словно прочтя его мысли, она глухо ответила:
— Верно, никакого чудесного спасения не существует. — Секунду помолчав, жрица болезненно усмехнулась и продолжила: — Мы жрали собственных соплеменников… обгладывали тела павших друзей.
Её ответ так шокировал Зарюса, что он не мог вымолвить ни слова. Убийство слабых особей для уменьшения числа голодных ртов не находилось под запретом, однако каннибализм являлся грязным и низким поступком, самым ужасным нарушением табу. В голове странника закружились испуганные мысли: «Зачем она рассказала мне об этом? Зачем Круш поведала гостю из другого племени о том, что должна хранить в секрете до конца своих дней? Или она не собирается отпустить меня живым?.. Нет, не может быть. Я совершенно не чувствую угрозы от неё».
Для самой Круш также оставалось загадкой, почему она решила признаться. Было абсолютно понятно, как сильно их станут презирать другие племена после того, как эта история всплывёт. Но тогда почему же?..
С языка, словно уже не повинуясь хозяйке, продолжали срываться слова, раскрывая грязную тайну:
— В то время, когда другие племена начали драться, дела у нас обстояли очень худо, мы тоже голодали. Однако мы не вступили в битву, поскольку тогда в «Красном глазе» было больше друидов, чем воинов. Они создавали еду с помощью магии. — Круш говорила отстранённо, будто в трансе. — Но искусственной пищи не хватало на всё племя. Нам оставалось лишь медленно угасать, и впереди ждала верная смерть. Всё к ней и шло, пока в один день вождь не принёс еду — ярко-красное мясо.
«Возможно, я просто хотела, чтобы кто-нибудь выслушал… о моих прегрешениях». При этой мысли она скрипнула зубами.
Как ни странно, сидящий перед ней самец спокойно слушал. Может быть, он и испытывал отвращение, но никак не показывал его, и она была безмерно благодарна за эту сдержанность.
— Все, так или иначе, понимали, что это было за мясо. Тогда вождь придумал очень строгий свод правил, и семьи, нарушавшие его, выгоняли прочь. И всегда после очередного изгнания вождь откуда-то приносил мясо. Но все ели его, опустив глаза, — чтобы просто выжить. Однако это не могло продолжаться слишком долго. В какой-то момент скопившееся недовольство разом вырвалось, и начался бунт. — Круш закрыла глаза, вспоминая бывшего вождя племени. — Я тоже ела… На всех нас лежит вина, потому что, даже зная всю правду, мы ели. По правде, когда я сейчас вспоминаю о том, что творилось тогда, это кажется какой-то злой шуткой.