- Ну, Франсуа, пора с этим кончать!
Тот ошарашенно уставился на вдову.
- Кончать? С кем?
- Как это с кем? Со всеми, кто решил вас извести: с полицейскими, конечно, но прежде всего с этой бесстыжей распутницей.
- Мадам Шерминьяк! - округлив глаза, выдохнул Франсуа.
- Ни слова больше! Я знаю все! Мадам Парнак заманивает вас в сети. Но я этого не допущу! Она еще не знает Софи Шерминьяк!
- О чем? Я ни слова не понимаю...
- О, я знаю, у вас душа дворянина и вы не можете обвинить женщину! Но вы не должны угодить в ее ловушку. Тем более что любите другую и любимы ею!
Лепито подумал, что, наверное, к вдове приходила плакаться Мишель.
- Откуда вы знаете? - спросил он.
- По некоторым признакам. Они никогда не обманывают! Да, Франсуа, можете не сомневаться - вам платят взаимностью... или, если хотите, чтобы я поставила все точки над i, - вас любят! От вас ожидают лишь слова или жеста, чтобы открыть объятия! Одно движение - и вы сможете прикорнуть у нее на груди!
Все еще думая, что вдова имеет в виду Мишель, молодой человек возразил:
- Прикорнуть! Не такая уж у нее большая грудь!
- Для вас она станет огромной, ибо любовь способна на все! Ну, теперь вы верите мне?
- Право же...
- Надеюсь, вы не заставите порядочную женщину совершить насилие над собственной стыдливостью и первой кинуться в ваши объятия?
- Нет, конечно, нет...
- Так решайтесь же!
- Вы думаете, надо?
- Чем раньше - тем лучше!
- Вы находите?
- Послушайтесь наконец веления своего сердца!
Но, вопреки тому, на что, вероятно, надеялась вдова Шерминьяк, веление сердца толкнуло Лепито не к ней на грудь, а на лестницу, ибо молодой человек мечтал сейчас только об одном: лечь спать и хотя бы на время забыть о кошмарном лабиринте, в котором он окончательно заблудился.
Лакоссад только собрался попрощаться с комиссаром и отправиться домой, как дверь неожиданно распахнулась, и в кабинет ввалились дежурный полицейский и Альбер Парнак. Что касается последнего, то это был уже не тот самоуверенный буржуа, совсем недавно свысока беседовавший с полицейскими, а бледный, растерянный и вконец перепуганный человечек. Прежде чем дежурный успел открыть рот, собираясь извиниться за подобное вторжение, нотариус воскликнул:
- Вы были правы, господин комиссар! Кто-то преследует всю мою семью! Я лишь чудом избежал смерти!
Мэтра Парнака усадили в кресло, дали стакан воды, и, когда он немного пришел в себя, Шаллан спросил:
- Так что с вами случилось?
- В мою машину подложили бомбу!
- Бомбу?
- Да, и она разнесла машину через несколько минут после того, как я из нее вышел!
- Надо думать, не рассчитали время, - меланхолично заключил Ансельм Лакоссад.
IV
Комиссар поудобнее устроился в кресле.
- А что, если вы расскажете нам все поподробнее, мэтр?
- Хорошо... В первую пятницу каждого месяца я езжу в Польминьяк к вдове Форэ. У этой дамы весьма значительное состояние, и я веду ее дела с незапамятных времен. Точнее говоря, еще мой отец взял на себя заботу об интересах этой семьи. И вот сегодня я, как обычно, поехал навестить свою клиентку. У мадам Форэ очаровательная вилла чуть в стороне от деревни. Мы с мадам Форэ разговаривали, как вдруг услышали ужасный взрыв. Я бросился к окну и увидел охваченные пламенем обломки моей машины. Можете мне поверить, я был потрясен до глубины души!
- Охотно верю.
- Мадам Форэ всегда отличалась завидным хладнокровием, а кроме того, она в том возрасте, когда все волнения далеко позади. Поэтому она нисколько не утратила присутствия духа и немедленно позвонила пожарным. Они примчались довольно быстро, но все уже было кончено. Таким образом, меня спасла лишь счастливая случайность!
- Мэтр, вы помните слова Макиавелли: "Случай управляет лишь половиной поступков, остальное - в наших руках"? - не замедлил вставить Лакоссад.
- И что с того?
- Легче всего объяснить все как случайность, мэтр.
- По-прежнему не понимаю, куда вы клоните.
- Скажите, каждую первую пятницу месяца вы выезжаете в Польминьяк в одно и то же время?
- Точность - моя болезнь, инспектор, поэтому я выезжаю ровно в восемнадцать тридцать - ни минутой раньше, ни минутой позже. К своей клиентке я приезжаю в восемнадцать пятьдесят, покидаю ее в девятнадцать тридцать и в девятнадцать пятьдесят возвращаюсь домой.
- А когда произошел взрыв?
- В восемнадцать сорок.
- Но если вы приезжаете в Польминьяк в восемнадцать пятьдесят, то должны были находиться в дороге?
- Да, но сегодня я выехал на пятнадцать минут раньше. Мне хотелось вернуться еще до того, как моя жена уснет.
- По-видимому, это решение спасло вам жизнь, мэтр. Теперь вы видите, что случай управляет далеко не всем.
- Вы правы. Я сам себя спас.
- Вот именно.
- Блестящие логические построения Лакоссада, - заметил, в свою очередь, комиссар, - вполне очевидно доказывают, что преступник прекрасно знает все ваши привычки и имеет возможность, не привлекая внимания, подойти к машине. Иными словами, мэтр, это кто-то из вашего окружения.
- Уж не намекаете ли вы, что преступником может быть кто-то из моих родных? Невероятно! Подобное предположение просто чудовищно!
Ансельм Лакоссад не мог упустить случай прочесть нравоучение:
- У датчан есть такая пословица: "Нет худших друзей, чем родня, говорила лисица преследующей ее собаке".
- Плевать мне на датчан и на их пословицы! Из всей родни со мной живут только жена и дочь! Вы ведь не станете утверждать, что...
- Не волнуйтесь так, мэтр, - успокоил его комиссар, - я говорил не о родственниках, а об окружении. Кроме того, ваша жена и дочь, раз уж вы сами о них упомянули, не могли не знать, что вы решили выехать пораньше. Кстати, когда вы приняли это решение?
- Почти перед отъездом.
- Стало быть, преступник не знал об этом и полагал, что вы, как обычно, уедете в восемнадцать тридцать. Кто, кроме жены и дочери, может подойти к вашей машине, не вызывая недоумения?
- Боже мой...
- Позвольте ответить за вас: прислуга...
- Абсурдно!
- ...или кто-то из служащих конторы...
- Вы отдаете себе отчет, комиссар, что, по сути дела, обвиняете одного из моих клерков в попытке меня убить?
Зазвонил телефон, и Шаллану передали, что с ним хочет поговорить жена.
- Я слушаю... что случилось, Олимпа?
- С чем тебе приготовить на ужин телячью отбивную - с лисичками или со сморчками?
- Я занят и...
- Занят ты или нет, но на вопрос-то ответить можешь. Так с чем?
- Со сморчками.
- Ладно, только если я положу сморчки...
И пока нотариус обсуждал с инспектором леденящую кровь историю неудачного покушения, открывшую перед мэтром Альбером самые мрачные перспективы, Эдмон Шаллан и его жена ушли в дебри одной из тех бесчисленных кулинарных бесед, которые доставляли так много удовольствия им обоим. Когда комиссар наконец повесил трубку, глаза его блестели, словно он уже сидел над тарелкой и видел золотистую корочку котлетки, покрытой белым соусом бешамель, а сморчки распространяли тот волшебный аромат, от которого у любого гурмана заранее слюнки текут. Возмущенный таким равнодушным отношением комиссара к своей особе нотариус раскричался:
- По правде говоря, я вас не понимаю! На мою жизнь покушались, и я все еще в опасности, ибо ничто не доказывает, что убийца отступится...
- Можете не сомневаться, он не отступится, - вкрадчивым голосом перебил Шаллан.
- ...и вместо того, чтобы защищать, вы ведете разговоры о кухне? Неужели у вас совсем нет сердца?
- Позвольте не согласиться с вами, мэтр, - возразил Ансельм Лакоссад, и напомнить слова Вовенарга: "Только у человека с душой может быть хороший вкус".
- Когда мы имеем дело с преступным умыслом, - снова заговорил комиссар, - самое главное, мэтр, - не утратить хладнокровия, только тогда есть шанс остаться в живых. Этот разговор с женой для меня своего рода профессиональная уловка. Таким образом я восстанавливаю равновесие и даю другим возможность обсудить положение. Теперь, мэтр, мой помощник и я сам, мы нисколько не сомневаемся, что по какой-то пока неизвестной причине (впрочем, некоторые подозрения у нас уже есть) кто-то вознамерился устранить одного за другим почти всех членов вашей семьи. Сегодня мы можем вам признаться, что инспектор Лакоссад всегда питал глубокие сомнения относительно самоубийства вашего брата.