Дружбы нашей союз и не хочешь ты скрыть, дорогой мой,
Да и не мог бы скрывать, если бы даже хотел;
Ты всех дороже мне был, покуда судьба позволяла,
И у тебя никого не было ближе меня.
5 Был тогда весь народ любви свидетелем нашей,
Больше, чем ты и чем я, славилась в Риме она.
Как благородной душой друзьям любимым ты предан, —
Знает об этом и муж, чтимый всех больше тобой[186].
Ты ничего не скрывал, во всем твой поверенный был я,
10 Что ты ни скажешь тайком, все сохраню я в груди.
Также и тайны мои тебе одному доверял я,
Все, увы, кроме той, что погубила меня.
Знай ты ее — и с тобой невредимым бы друг твой остался.
Твой разумный совет спас бы, я верю, меня.
15 Но, уж конечно, на казнь судьба меня прямо толкала
И преграждала любой выход к спасению мне.
То ли могла бы меня уберечь от беды осторожность,
То ли разум вовек верх над судьбой не берет, —
Все-таки ты, со мной такою связанный дружбой,
20 Что по тебе всех сильней сердце мне гложет тоска,
Помни меня! Если сил тебе Цезаря милость прибавит,
Их во спасение мне тотчас испробуй, молю,
Чтобы утишился гнев оскорбленного бога и сам он
Мне наказанье смягчил, место изгнанья сменив.
25 Пусть будет так, если нет в душе моей умысла злого,
Если началом вины только оплошность была.
Случай — о нем говорить и опасно, и долго — заставил
Взгляд мой свидетелем стать гнусных и пагубных дел;
Памяти этого дня мой дух боится, как раны,
30 Вспомню — и вспыхнет вмиг с прежнею силою стыд.
Ну, а все то, о чем вспоминать так стыдно, должны мы
Вечно под спудом держать, прятать в глухой темноте.
Только одно об этом скажу: я и вправду виновен,
Но никакая корысть не подстрекала меня.
35 Глупостью должно назвать, не иначе, мое преступленье,
Если давать вещам подлинные имена.
Если же это не так, значит, место, в котором живу я, —[187]
Пригород Рима, и ты ссылку мне дальше проси!
В путь! Передайте привет, торопливые строки, Перилле:
Верный посланец, письмо, к ней мою речь донеси.
То ли застанешь ее сидящей близ матери нежной,
То ли меж книг, в кругу ей дорогих Пиэрид.
5 Всякий прервет она труд, о твоем лишь узнает прибытье,
С чем ты, спросит, пришла, спросит и как я живу?
Ей отвечай, что живу, но так, что не жить предпочел бы,
Что затянувшийся срок бед не уменьшил моих.
Хоть пострадал я от Муз, однако же к ним возвратился,
10 Из сочетания слов строю двустишья[189] опять.
«Ты не забыла ль, спроси, наших общих занятий? Ученым[190]
Все ли стихам предана нравам отцов вопреки?»
Рок и природа тебе целомудренный нрав даровали,
Лучшие свойства души и поэтический дар.
15 Первым тебя я привел на священный источник Пегаса[191],
Чтобы в тебе не скудел сок плодоносной струи.
В годы девичьи твой дар уже заприметил я первым
И, как отец, для тебя спутником стал и вождем.
Так, если тот же огонь в груди у тебя сохранится,
20 Лесбоса лира[192] одна сможет тебя превзойти.
Только боюсь, что тебе судьба моя встанет преградой,
Что злоключенья мои сердце твое охладят.
Часто, бывало, ты мне, я тебе, что напишем, читали.
Был для тебя и судьей, был и наставником я.
25 Я со вниманьем стихи, сочиненные только что, слушал,
Слабые встретив, тебя я покраснеть заставлял.
Может быть, видя пример, как я погибаю от книжек,
Думаешь: вдруг и тебя кара подобная ждет?
Страх, Перилла, оставь, но только своими стихами
30 Женщин не совращай и не учи их любви.
Праздность гони от себя и, уже овладевшая знаньем,
Снова искусству служи, к жертвам привычным вернись.
К этим прелестным чертам прикоснутся губители-годы,
Вскоре морщина пройдет по постаревшему лбу.
35 Руку на эту красу поднимет проклятая старость —
Тихо подходит она, поступь ее не слышна.
Скажет иной про тебя: красива была! Огорчишься,
В зеркало взглянешь — его станешь во лжи обвинять.
Скромны средства твои, хоть ты и огромных достойна,
40 Но и представив, что ты в первом ряду богачей, —
Знай, своевольна судьба: то даст, то отнимет богатство,
Иром становится вмиг тот, кто поныне был Крез.[193]
Но для чего пояснять? Лишь одним преходящим владеем,
Кроме того, что дают сердце и творческий дар.
45 Вот хоть бы я: и отчизны лишен, и вас, и Пенатов,
Отнято все у меня, что было можно отнять.
Только мой дар неразлучен со мной, и им я утешен,
В этом у Цезаря нет прав никаких надо мной.
Пусть кто угодно мне жизнь мечом прикончит свирепым,
50 И по кончине моей слава останется жить.
Будет доколь со своих холмов весь мир покоренный
Марсов Рим озирать, будут читать и меня.
Ты же — счастливей твое да будет призванье! — старайся,
Сколько возможно тебе, смертный костер превозмочь!
вернуться
К давнему другу. Это послание представляет собой как бы сжатый вариант предыдущего: первая часть (1—16) — память о близости друга, вторая (17—38) — побуждение его к помощи, в расчете на незначительность своего проступка; ср. те же темы в «Скорбных элегиях», III, 5, 1—22 и 23—56.
вернуться
Смысл: «если я провинился не по глупости, а намеренно, то даже понтийская ссылка недостаточно далека, чтобы достойно наказать меня».
вернуться
К поэтессе Перилле о величии поэзии. Героиня послания ближе неизвестна; имя ее — условное (ср. «Скорбные элегии», II, 437—438), поэтому оно и названо в безымянных «Скорбных элегиях». Из неясного выражения Овидия в ст. 11—12 комментаторы делали вывод, что Перилла — это собственная дочь Овидия, но это представляется недостаточно обоснованным. О композиции стихотворения см. с. 218.
вернуться
Возможен также перевод:
Все ли по-прежнему ты предаешься занятиям общим,
А не ученую песнь ладишь по нраву отца?
вернуться
источник Пегаса — Гиппокрена на Геликоне, дававшая поэтам вдохновение.
вернуться
Лесбоса лира — Сапфо, образец женщины-поэтессы.
вернуться
Ир — нищий из «Одиссеи» Гомера; Крез — лидийский царь VI в. Оба стали нарицательными примерами бедности и богатства.