Выбрать главу

11.[81]

Все до последней строки, что прочтешь ты в книжечке этой, Все написано мной в трудных тревогах пути. Видела Адрия[82] нас, когда средь открытого моря Я в ледяном декабре дрог до костей и писал; 5 После, когда, покинув Коринф, двух морей средостенье, Переменил я корабль, дальше в изгнанье спеша, Верно, дивились на нас в Эгейских водах Киклады: «Кто там под свист и вой в бурю слагает стихи?» Странно теперь и мне самому, как в этом смятенье 10 Духа и гневных вод гений мой все ж устоял! Оцепенение чувств иль безумие этому имя, Легче в привычных трудах делалось мне на душе. Часто гоняли меня по волнам тученосные Геды,[83] Часто под взором Плеяд море вскипало грозой, 15 Часто мрачил нам день эриманфской Медведицы сторож Или Гиады Австр в ливнях осенних топил. Море врывалось порой в корабль, но и тут я, бывало, Сам трепещу, а рукой стих за стихом вывожу. Вот и сейчас: на ветру напряглись и стонут канаты, 20 Вогнутым горбясь холмом, пенный вздымается вал. Вижу, кормчий забыл искусство свое и, с мольбою К небу ладони воздев, помощи ждет от богов. Всюду, куда ни гляжу, только смерти вижу обличье — Смерти, которой страшусь и о которой молю! 25 В гавань приду, а зачем? И гавань-то ужасом полнит: Моря опасна вражда, берег опасней вдвойне! Мучат коварством равно что люди, что море — и страхи Схожие, как близнецы, буря рождает и меч: Подстерегает меня клинок, чтобы кровью упиться, 30 Буря ревнует стяжать славу убийцы моей. Слева — варварский край: на поживу жадный, привык он В войнах, в крови, в резне верной добычи искать. Как ни взмело дыханье зимы водяные просторы, Пуще, чем море вокруг, сердце в груди смятено. 35 Тем снисходительней нам ты простишь, справедливый читатель, Если твоих надежд не оправдали стихи. Я их писал, увы, не в садах моих, как любил я, Не по привычке былой, нежась в постели, слагал; Дней коротких лучи уловляя, игрушка пучины, 40 Я пишу, а волна хлещет мне прямо на лист. Развоевалась зима и, жестоко грозя, негодует, Что не сдается поэт, пишет и пишет стихи! Что ж, я готов уступить, но уступки прошу за уступку: Вот я кончаю стихи, ты же кончай бушевать.

Книга II

(9 г. н. э.)

Элегия единственная[84]

Разве до вас мне сейчас, до стихов и книжек злосчастных? Я ведь и так из-за вас, из-за таланта погиб. Что ж, возвращаюсь опять к моим отверженным Музам? Мало с меня, что за них был уже я осужден? 5 Песни — причина того, что мужчины и женщины скопом В час недобрый искать стали знакомства со мной. Песни — причина того, что я и мое поведенье Цезарем осуждены из-за «Науки любви». Страсть к стихам отними и снимешь с меня обвиненья: 10 Думаю, лишь за стихи вредным признали меня. Вот наградой какой мой труд бессонный отмечен: Я дарованьем своим лишь наказанье добыл. Будь я немного умней, ненавистны б мне стали по праву Девять ученых сестер, губящих собственных слуг. 15 Я же теперь — таково безумие, спутник болезни, — Ногу неловкую вновь ставлю на тот же уступ. Так побежденный боец возвращается вновь на арену, Так поврежденный корабль в море выходит опять. Может быть, как в старину Тевтрантова царства правитель[85], 20 Буду и я исцелен рану нанесшим копьем. Муза, навлекшая гнев, сама же его успокоит: Песнями можно смягчить даже великих богов. Цезарь и сам приказал авзонийским женщинам песней Каждый год прославлять Мать
вернуться

81

О стихах по пути в ссылку. Эпилог I книги, перекликающийся с ее прологом: там Овидий просит извинения за внешность книжки, здесь за ее содержание (1—2, 35—44).

вернуться

82

Адрия — Адриатическое море.

вернуться

83

Геды («козлята») — звезды в созвездии Возничего; их восход (как и восход Гиад) вместе с заходом Плеяд и Арктура (эриманфской Медведицы сторож) означал начало осенних и зимних бурь, опасных для мореплавания.

вернуться

84

К Августу, о своей судьбе. Это — пространное самооправдание по трем последовательным пунктам со сложным композиционным построением, напоминающим защитительную речь. План ее таков: А) Август в своем милосердии должен смягчиться и к виновному (1—22 — вступление; 23—50 — милосердие Августа; 51—88, 89—124 — безупречность всей жизни Овидия и случайность его вины; 125—140, 141—154 — надежда, 155—178 — благопожелания, 179—206 — просьба); Б) а Овидий не столь уж виновен: безнравственности нет в его стихах, она лишь в сознании недоброжелательных читателей (207—240 — Август судит об этих стихах лишь с чужих слов; 241—252, 303—314 — а в них прямо сказано, что к порядочным женщинам они не относятся; 253—302 — если же они и способны вызвать в честных женщинах дурные мысли, то не больше, чем любые другие стихи или зрелища; 315—344 — они свидетельствуют лишь о неспособности поэта к высоким темам, 345—360 — а не о его порочной жизни); В) такова уж вся любовная поэзия (361—420 — в Греции, 421—470 — в Риме, 471—495 — даже в жанре легкомысленных наставлений; 497—520, 521—528 — прощаются даже сладострастные мимы и картины; 529—562 — осуждаемые стихи давно искуплены позднейшими, 563—572 — ни для кого не обидны, 573—578 — и поэтому создатель их заслуживает снисхождения).

вернуться

85

Тевтрантова (мисийского) царства правитель — Телеф (см. прим. к «Скорбным элегиям», I, 1, 100).