— Минуло семнадцать в октябре.
— Я всегда знал, что вы, когда вырастете, не станете, как другие девушки, увлекаться балами и тому подобной чепухой. Джим, дорогая, я так часто думал, будете ли вы в наших рядах!
— То же самое я думала о вас.
— Вы говорили, что Бини давал вам какие-то поручения. А я даже не знал, что вы с ним знакомы.
— Я делала это не для Бини, а для другого.
— Для кого?
— Для того, кто разговаривал со мной сегодня, — для Боллы.
— Вы его хорошо знаете?
В голосе Артура прозвучали ревнивые нотки. Ему был неприятен этот человек. Они соперничали в одном деле, которое комитет «Молодой Италии» в конце концов доверил Болле, считая Артура слишком молодым и неопытным.
— Я знаю его довольно хорошо. Он мне очень нравится. Он жил в Ливорно.
— Знаю… Он уехал туда в ноябре.
— Да, в это время там ждали прибытия пароходов [20]. Как вы думаете, Артур, не надежнее ли ваш дом для такого рода дел? Никому и в голову не придет подозревать семейство богатых судовладельцев. Кроме того, вы всех знаете в доках.
— Тише! Не так громко, дорогая! Значит, литература, присланная из Марселя, хранилась у вас?
— Только один день… Но, может быть, мне не следовало говорить вам об этом?
— Почему? Вы ведь знаете, что я член организации. Джемма, дорогая, как я был бы счастлив, если б к нам присоединились вы и… padre!
— Ваш padre? Разве он…
— Нет, убеждения у него иные. Но мне думалось иногда… Я надеялся…
— Артур, но ведь он священник!
— Так что же? В нашей организации есть и священники. Двое из них пишут в газете [21]. Да и что тут такого? Ведь назначение духовенства — вести мир к высшим идеалам и целям, а разве не к этому мы стремимся? В конце концов это скорее вопрос религии и морали, чем политики. Ведь если люди готовы стать свободными и сознательными гражданами, никто не сможет удержать их в рабстве.
Джемма нахмурилась:
— Мне кажется, Артур, что у вас тут немножко хромает логика. Священник проповедует религиозную догму. Я не вижу, что в этом общего со стремлением освободиться от австрийцев.
— Священник — проповедник христианства, а Христос был величайшим революционером.
— Знаете, я говорила о священниках с моим отцом, и он…
— Джемма, ваш отец протестант.
После минутного молчания она смело взглянула ему в глаза;
— Давайте лучше прекратим этот разговор. Вы всегда становитесь нетерпимы, как только речь заходит о протестантах.
— Вовсе нет. Нетерпимость проявляют обычно протестанты, когда говорят о католиках.
— Я думаю иначе. Однако мы уже слишком много спорили об этом, не стоит начинать снова… Как вам понравилась сегодняшняя лекция?
— Очень понравилась, особенно последняя часть. Как хорошо, что он так решительно говорил о необходимости жить согласно идеалам республики, а не только мечтать о ней! Это соответствует учению Христа: «Царство божие внутри нас».
— А мне как раз не понравилась эта часть. Он так много говорил о том, что мы должны думать, чувствовать, какими должны быть, но не указал никаких практических путей, не говорил о том, что мы должны делать.
— Наступит время, и у нас будет достаточно дела. Нужно терпение. Великие перевороты не совершаются в один день.
— Чем сложнее задача, тем больше оснований сейчас же приступить к ней. Вы говорите, что нужно подготовить себя к свободе. Но кто был лучше подготовлен к ней, как не ваша мать? Разве не ангельская была у нее душа? А к чему привела вся доброта? Она была рабой до последнего дня своей жизни. Сколько придирок, сколько оскорблений она вынесла от вашего брата Джеймса и его жены! Не будь у нее такого мягкого сердца и такого терпения, ей бы легче жилось, с ней не посмели бы плохо обращаться. Так и с Италией: тем, кто поднимается на защиту своих интересов, вовсе не нужно терпение.
— Джим, дорогая, Италия была бы уже свободна, если бы гнев и страсть могли ее спасти. Не ненависть нужна ей, а любовь.
Кровь прилила к его лицу и вновь отхлынула, когда он произнес последнее слово. Джемма не заметила этого — она смотрела прямо перед собой. Ее брови были сдвинуты, губы крепко сжаты.
— Вам кажется, что я неправа, Артур, — сказала она после небольшой паузы. — Нет, правда на моей стороне. И когда-нибудь вы поймете это… Вот и дом Марьетты. Зайдете, может быть?
— Нет, уже поздно. Покойной ночи, дорогая!
Он стоял возле двери, крепко сжимая ее руку в своих.
— «Во имя бога и народа…»
И Джемма медленно, торжественно досказала девиз:
20