Галли, сидевший в углу около камина, не замедлил накинуться на своего противника:
— Шагом вперед? Но когда голод наступит на самом деле, его этим не остановишь. Если мы пойдем такими шагами, народ перемрет, не дождавшись нашей помощи.
— Интересно бы знать… — начал было Саккони.
Но тут с разных мест раздались голоса:
— Говорите громче: не слышно!
— И не удивительно, когда на улице такой адский шум! — сердито сказал Галли. — Окно закрыто, Риккардо? Я самого себя не слышу!
Джемма оглянулась.
— Да, — сказала она, — окно закрыто. Там, кажется, проезжает бродячий цирк.
Снаружи раздавались крики, смех, топот, звон колокольчиков, и ко всему этому примешивались еще звуки скверного духового оркестра и беспощадная трескотня барабана.
— Теперь уж такие дни, приходится мириться с этим, — сказал Риккардо. — На святках всегда бывает шумно… Так что вы говорите, Саккони?
— Я говорю: интересно бы знать, что думают о борьбе с голодом в Пизе и в Ливорно. Может быть, синьор Риварес расскажет нам? Он как раз оттуда.
Овод не отвечал. Он пристально смотрел в окно и, казалось, не слышал, о чем говорили в комнате.
— Синьор Риварес! — окликнула его Джемма, сидевшая к нему ближе всех.
Овод не отозвался, и тогда она наклонилась и тронула его за руку. Он медленно повернулся к ней, и Джемма вздрогнула, пораженная страшной неподвижностью его взгляда. На одно мгновение ей показалось, что перед ней лицо мертвеца; потом губы Овода как-то странно дрогнули.
— Да, это бродячий цирк, — прошептал он.
Ее первым инстинктивным движением было оградить Овода от любопытных взоров. Не понимая еще, в чем дело, Джемма догадалась, что он весь — и душой и телом — во власти какой-то галлюцинации. Она быстро встала и, заслонив его собой, распахнула окно, как будто затем, чтобы выглянуть на улицу. Никто, кроме нее, не видел его лица.
По улице двигалась труппа бродячего цирка — клоуны верхом на ослах, арлекины [68] в пестрых костюмах. Праздничная толпа масок, смеясь и толкаясь, обменивалась шутками, перебрасывалась серпантином, швыряла мешочки с леденцами коломбине, которая восседала в повозке, вся в блестках и перьях, с фальшивыми локонами на лбу и с застывшей улыбкой на подкрашенных губах. За повозкой толпой валили мальчишки, нищие, акробаты, выделывавшие на ходу всякие головокружительные трюки, и продавцы безделушек и сластей. Все они смеялись и аплодировали кому-то, но кому именно, Джемма сначала не могла разглядеть. А потом она увидела, что это был горбатый, безобразный карлик в шутовском костюме и в бумажном колпаке с бубенчиками, забавлявший толпу страшными гримасами и кривлянием.
— Что там происходит? — спросил Риккардо, подходя к окну. — Чем вы так заинтересовались?
Его немного удивило, что они заставляют ждать весь комитет из-за каких-то комедиантов.
Джемма повернулась к нему.
— Ничего особенного, — сказала она. — Просто бродячий цирк. Но они так шумят, что я подумала, не случилось ли там что-нибудь.
Она вдруг почувствовала, как холодные пальцы Овода сжали ей руку.
— Благодарю вас! — прошептал он, закрыл окно и, сев на подоконник, сказал шутливым тоном: — Простите, господа. Я загляделся на комедиантов. В-весьма любопытное зрелище.
— Саккони задал вам вопрос! — резко сказал Мартини.
Поведение Овода казалось ему нелепым ломанием, и он досадовал, что Джемма так бестактно последовала его примеру. Это было совсем не похоже на нее.
Овод заявил, что ему ничего не известно о настроениях в Пизе, так как он ездил туда только «отдохнуть». И тотчас же пустился рассуждать сначала об угрозе голода, затем о прокламации и под конец замучил всех потоком слов и заиканием. Казалось, он находил какое-то болезненное удовольствие в звуках собственного голоса.
Когда собрание кончилось и члены комитета стали расходиться, Риккардо подошел к Мартини:
— Оставайтесь обедать. Фабрицци и Саккони тоже останутся.
— Благодарю, но я хочу проводить синьору Боллу.
— Вы, кажется, опасаетесь, что я не доберусь до дому одна? — сказала Джемма, поднимаясь и накидывая плащ. — Конечно, он останется у вас, доктор Риккардо! Ему полезно развлечься. Он слишком засиделся дома.
— Если позволите, я вас провожу, — вмешался в их разговор Овод. — Я иду в ту же сторону.
— Если вам в самом деле по дороге…
— А у вас, Риварес, не будет времени зайти к нам вечерком? — спросил Риккардо, отворяя им дверь.
Овод, смеясь, оглянулся через плечо:
— У меня, друг мой? Нет, я хочу пойти в цирк.