— Я, кажется, только на это и способна.
Он посмотрел на нее прищурившись. Джемма подняла голову:
— Мы возвращаемся к прежней теме, а ведь у нас должен быть деловой разговор. Зачем говорить со мной о работе, которую я могла бы делать? Я ее не сделаю теперь. Но я могу помочь вам обдумать ваш план. В чем он состоит?
— Вы начинаете с заявления, что предлагать вам работу бесполезно, а потом спрашиваете, что я предлагаю. Мне нужно, чтобы вы не только обдумали мой план, но и помогли его выполнить.
— Расскажите сначала, в чем дело, а потом поговорим.
— Прежде всего я хочу знать вот что: слыхали вы что-нибудь о подготовке восстания в Венеции?
— Со времени амнистии ни о чем другом не говорят, как о предстоящих восстаниях и о санфедистских заговорах, но я скептически отношусь к к тому и к другому.
— Я тоже в большинстве случаев. Но сейчас речь идет о серьезной подготовке к восстанию против австрийцев. В Папской области — особенно в четырех легатствах — молодежь намеревается тайно перейти границу и примкнуть к восставшим. Друзья из Романьи сообщают мне…
— Скажите, — прервала его Джемма, — вы вполне уверены, что на ваших друзей можно положиться?
— Вполне. Я знаю их лично и работал с ними.
— Иначе говоря, они члены той же организации, что и вы? Простите мне мое недоверие, но я всегда немного сомневаюсь в точности сведений, получаемых от тайных организаций. Мне кажется…
— Кто вам сказал, что я член какой-то тайной организации? — резко спросил он.
— Никто, я сама догадалась.
— А! — Овод откинулся на спинку стула и посмотрел на Джемму, нахмурившись. — Вы всегда угадываете чужие тайны?
— Очень часто. Я довольно наблюдательна и умею устанавливать связь между фактами. Так что будьте осторожны со мной.
— Я ничего не имею против того, чтобы вы знали о моих делах, лишь бы дальше не шло. Надеюсь, что эта ваша догадка не стала достоянием…
Джемма посмотрела на него не то удивленно, не то обиженно.
— По-моему, это излишний вопрос, — сказала она.
— Я, конечно, знаю, что вы ничего не станете говорить посторонним, но членам вашей партии, быть может…
— Партия имеет дело с фактами, а не с моими догадками и домыслами. Само собой разумеется, что я никогда ни с кем об этом не говорила.
— Благодарю вас. Вы, быть может, угадали даже, к какой организации я принадлежу?
— Я надеюсь… не обижайтесь только за мою откровенность, вы ведь сами начали этот разговор, — я надеюсь, что это не «Кинжальщики».
— Почему вы на это надеетесь?
— Потому что вы достойны лучшего.
— Все мы достойны лучшего. Вот вам ваш же ответ. Я, впрочем, состою членом организации «Красные пояса». Там более крепкий народ, серьезнее относятся к своему делу.
— Под «делом» вы имеете в виду убийства?
— Да, между прочим и убийства. Кинжал — очень полезная вещь тогда, когда за ним стоит хорошая организованная пропаганда. В этом-то я и расхожусь с той организацией. Они думают, что кинжал может устранить любую трудность, и сильно ошибаются: кое-что устранить можно, но не все.
— Неужели вы в самом деле верите в это?
Овод с удивлением посмотрел на нее.
— Конечно, — продолжала Джемма, — с помощью кинжала можно устранить конкретного носителя зла — какого-нибудь шпика или особо зловредного представителя власти, но не возникнет ли на месте прежнего препятствия новое, более серьезное? Вот в чем вопрос! Не получится ли, как в притче о выметенном и прибранном доме и о семи злых духах? Ведь каждый новый террористический акт еще больше озлобляет полицию, а народ приучает смотреть на жестокости и насилие, как на самое обыкновенное дело.
— А что же, по-вашему, будет, когда грянет революция? Народу придется привыкать к насилию. Война есть война.
— Это совсем другое дело. Революция — преходящий момент в жизни народа. Такова цена, которою мы платим за движение вперед. Да! Во время революций насилия неизбежны, но это будет только в отдельных случаях, это будут исключения, вызванные исключительностью исторического момента. А в террористических убийствах самое страшное то, что они становятся чем-то заурядным, на них начинают смотреть, как на нечто обыденное, у людей притупляется чувство святости человеческой жизни. Я редко бывала в Романье, и все же у меня сложилось впечатление, что там привыкли или начинают привыкать к насильственным методам борьбы.
— Лучше привыкнуть к этому, чем к послушанию и покорности.
— Не знаю… Во всякой привычке есть что-то дурное, рабское, а эта, кроме всего прочего, воспитывает в людях жестокость. Но если, по-вашему, революционная деятельность должна заключаться только в том, чтобы вырывать у правительства те или иные уступки, тогда тайные организации и кинжал покажутся вам лучшим оружием в борьбе, ибо правительства боятся их больше всего на свете. А по-моему, борьба с правительством — это лишь средство, главная же наша цель — изменить отношение человека к человеку. Приучая невежественных людей к виду крови, вы уменьшаете в их глазах ценность человеческой жизни.