Я сказала, да, я записала.
9. Диана. Легче кевлара
Что бы ни стало последней каплей – урезанный бюджет на спецоперации, досье Шейха, выросшее на ещё одну папку с фотографиями тел, точка в календаре, отметившая три года наблюдений за апартаментами в Бурдж-Халифе через объектив дрона, – в сентябре Диана решила действовать в одиночку. Нет достаточных доказательств, значит, она сама станет доказательством, превратится в наживку, в нелегальный живой товар. Выманит Шейха из апартаментов на восьмидесятом этаже – и покончит с ним навсегда.
Она взяла недельный отпуск, построила маршрут: в Стамбульскую буферную зону, оттуда в Касабланку, из Касабланки в Марракеш и, наконец, в Дубай. Оторваться от наблюдения Диана рассчитывала уже в Стамбуле, а превратиться в бесправное тело и влиться в поток человеческого трафика – в одном из риадов Марракеша, перевалочном пункте для живого товара.
Ночной аэропорт Касабланки выглядел бесконечным грязным ангаром – ворота в старый мир. Патриархат в Африке не дрогнул, Переход остался новостью в ленте новостей с других континентов.
На полу у колонны в полупустом зале ожидания сидели женщины в чёрных бурках, похожие на пухлые мешки с затянутыми плотной сеткой прорезями для глаз. Вокруг по периметру стояли шестеро мужчин. Под лёгкой тканью белых джалабий просвечивали нижние рубашки с короткими рукавами. Если редкий ночной пассажир подходил слишком близко, один из мужчин делал шаг ему навстречу, вытягивал руку ладонью вперёд, охранял собственность, как овчарка стадо овец.
На стальных креслах ждали рейса в Киншасу двенадцать монахинь-кармелиток: рядом с женщинами в бурках их чёрные рясы выглядели нарядами нейропроекций из последнего апдейта Morgenshtern.
В Марракеше Диана отстояла в аэропорту две очереди: одну на паспортный контроль и вторую на таможню, где получила багаж – чёрный чемодан, как будто тоже одетый в бурку.
Такси из аэропорта – китайская реплика лондонского кэба – жёстко лупило разбитой подвеской по ухабам дороги. Из треснувшей поперёк обшивки сиденья торчал жёлтый поролон, ремень безопасности с одной стороны был обрезан. Ехали вдоль мусорных обочин, по красной пустыне, утыканной чахлыми пальмами. Татуировку Сестёр – крошечную розовую букву А. на шее – Диана закрыла розовым шарфом. Таксист-бербер поглядывал в зеркало заднего вида, раздевал её жирным взглядом, причмокивал губами, сосал невидимый леденец.
Остановились на улице рядом с рынком: возле повозки с бледно-зелёными кочанами капусты ишак бил себя хвостом по выступающим рёбрам, отгонял мух. Берберы в горных деревнях Атласа пользовали ослиц – конечно, она знала об этом, и таксист об этом знал.
Возле красных стен медины на устланной кусками картона дорожной пыли сидели и лежали люди. Рваная одежда, розовые лишайные пятна на голых головах. Диана свернула в узкий проход между домами, нашла дверь. Вывески не было, только зелёный ромб с логотипом туристического сайта и надписью по-арабски. Высокий пухлый парень с волосатой грудью в разрезе глубоко расстёгнутой рубашки написал ей на клочке бумаги цену, накинул сверху две сотни дирхамов. Заплатила молча. Пухлый проводил её в номер, крошечную комнату с двумя окнами: одно на улицу, второе в узкий, выложенный зелёной и синей плиткой колодец риада с пересохшим фонтанчиком и пальмами в горшках. Постоял в проёме резной двери, дождался ещё пятидесяти дирхамов. Она будет платить за каждый шаг. Пухлый хотя бы не причмокивал, как таксист, таким нужны только деньги, с ними проще.
Когда парень ушёл, закинула на кровать чемодан, посмотрела на себя в зеркало: розовый обтягивающий топ, узкие джинсы, белые кроссовки, как будто приехала сюда прямиком из столичного кафе, – затем достала из чемодана тяжёлый объёмный свёрток. Сорвала упаковку и разложила на покрывале чёрный никаб, пустой и чужой, снятая с мертвеца кожа.
Officière Комитета Сестёр, защитница справедливости, фурия Перехода – этой оболочке пришла пора исчезнуть, как устаревшему контейнеру Morgenshtern’а.
Она проверила дверь, подошла к окну на улицу – через узкий переулок в красно-коричневой стене дома за открытыми ставнями виднелась комната с трёхъярусной кроватью. На среднем ярусе вровень с подоконником спал, вытянув в окно босую ногу, человек. Нога была толстой и жёлтой, масляно поблёскивала. Диана закрыла ставни, сняла джинсы и топ, надела на бельё абайю, начала повязывать никаб. С улицы раздавались мужские голоса, они спорили о чём-то по-арабски, сперва двое, затем к ним присоединились ещё двое – все четверо громко говорили, сразу, наперебой.