Через два столика от Славика сидит мужчина в похожей на простыню белой джалабии, как из парилки вышел. Перед ним четыре смартфона башенкой, он по очереди проверяет каждый. Проходит минута, две, мужчина поднимает от смартфонов покрытую платком-гутрой голову, отодвигает чашку с недопитым капучино, поднимается из-за столика, идёт к лесенке, спускающейся с вертолётной площадки кафе. Проходя мимо Славика, трижды похлопывает его по плечу, быстро и незаметно – просторная джалабия скрывает движения. Человек. Он спускается по лесенке и плывёт вглубь «Дубай-молла» между чёрных фигур в никабах.
Славик встаёт и идёт следом, в десяти шагах позади.
Им нужно пройти всего триста метров по кондиционированному пространству «Дубай-молла», между женщинами в чёрном. Они даже не выйдут под убийственное аравийское солнце, в пятидесятиградусную жару. Через триста метров, возле лифтов, они пересекут невидимую границу. Там не будет ни солдат, ни таможенников, ни демаркационных столбов, но эта граница круче, чем Стена с пулемётными вышками, выстроенная перед войной вдоль кольцевой.
По эту сторону границы – публичная часть города. В этот мир открыт доступ туристам, приезжим рабочим, женщинам в брюках. Здесь шумно, тесно, здесь есть метро, автобусные остановки с кондиционерами, набережные, веранды ресторанов. Здесь дорого и безопасно. Вместо африканских тук-туков здесь ездят «феррари» и «ламборгини», а вместо запаха тлеющего мусорного бака в воздухе висит смесь селективных парфюмов. Трансляции шариатских казней надёжно защищают жителей этой части мира от мелких преступлений против собственности, здесь никто не станет вырывать из рук туриста дорогой фотоаппарат или сумку из последней коллекции Balenciaga.
По другую сторону границы толстые ковры на полу и высокотехнологичные обои поглощают лишние звуки, при желании – вообще все звуки. По другую сторону границы можно резать человека ржавой пилой, и крики утонут в нановорсе. По ту сторону границы умный пластик, невидимые камеры и кибернетические евнухи Boston Dynamics защищают личную жизнь обитателей непостижимо дорогих апартаментов и от стражей шариата, и от далёких вездесущих Сестёр.
Славик точно знает, где именно его ждёт покупатель, знает, куда ему идти, на какой этаж, в какую часть башни. Ритуал с человеком нужен только затем, чтобы Славик не забывал, кто он такой – продавец нелегальных удовольствий в мире, где людям рубят руки в прямом эфире.
Славик идёт вдоль ледяного пространства «Дубай-молла», мимо кофеен, мимо туристов в шортах, ловящих бесплатный вайфай возле дверей Apple-стора.
У фонтанчика размером с джакузи две женщины в крошечных, обрезанных снизу футболках (ещё минус сантиметр – и на них обрушится вся строгость шариата) делают селфи, надувают губы. Славик смотрит боковым зрением, вспоминает таджикскую беженку. Хорошо тогда поговорили, и выспался хорошо.
13. Чёрная. Сложное чувство
Селена, он говорит.
Что, спрашиваю, в каком смысле?
Он говорит, люстра твоя так называется, Селена, узнал её. Германия, начало нулевых, хрусталь, металл. Хорошая вещь. Старая.
Сам ты, говорю, старая вещь.
Ухмыляется, ну да, ретропластик.
Я заканчиваю текст, нажимаю на его белом ретроноуте Enter. Отправить. Иконка совета приёмки в рабочем чате светится зелёным, успела. Спасибо, говорю, за ноут, не умру теперь с голоду. Мне ответят, конечно, что надо бы поидеальнее, добавить wow-эффекта, но я привыкла. Добавлю. Сделаю поидеальнее.
Что, говорит, каждый раз одно и то же, да?
Поворачиваюсь к нему, он лежит на кровати, и животик у него нависает над членом, желтовато-розовый, тощий и одновременно рыхлый.
Спрашиваю, сколько мы не виделись, двадцать лет?
Он говорит, да, ровно двадцать, ты ушла за год до Перехода. Вообще не изменилась с тех пор. Даже одеваешься так же. Видел, говорит, в Стамбуле одно место, там весь шмот в твоём стиле, края неровные, нитки торчат, и размер непонятно какой. Знал бы, что встретимся, привёз бы тебе оттуда хоть платок, там такие платки были, как у тебя тогда. А домик у моря? Ты хотела домик у моря. Получилось?