Выбрать главу

- Увы, но мне пора. Очень приятно провела время и надеюсь с пользой, - закончила говорить, вставая.

- Да, пора, - согласился я и подтолкнул Катришку. – Последовательно, не перескакивай.

- Красный один, Вера, - сказала сестра, не скрывая злорадства.

- Причём здесь красный? – удивилась девушка-автобус и вдруг забеспокоилась. Нервно огладила на себе брюки, будто что-то стряхнула с ляжек, сглотнула, и поспешила в прихожую, к босоножкам. – Мне действительно надо срочно бежать.

- Красный два, - продолжила счёт сестрица теперь уже спокойным тоном.

Послышался шумный, хриплый выдох. Мы с Катришкой переглянулись и синхронно встали. Меня кольнул страх от воспоминания о последствиях прошлого сеанса, но ничего, боль не появилась. Наоборот, вроде как сила в ногах добавилась.

В прихожей Вера сидела на корточках, спиной прислонившись к стене. Руки были зажаты между ног. Она глубоко дышала, явно пытаясь успокоиться. Увидев нас, девушка пересилила себя и потянулась к обуви.

- Сейчас, обуюсь… что-то прихватило… - она пыталась хоть как-то объяснить собственное поведение.

- Красный три, - сурово продолжила счёт Катришка.

- О-о-ох, - вырвалось из Веры и руки вернулись обратно в промежность.

Одна ладонь осталась там, активно двигаясь, другая поднялась к груди и стала мять её через одежду. Иногда девушка посматривала на нас, и взгляд её был виноватым, как у сенбернара. Что-либо сказать у неё не получалось – тихие, воющие стоны не перекрывали слова, нет, она банально не могла сообразить, не знала, как оправдаться.

Катришка, как мне показалось, прождала издевательски долго, прежде чем сказать «красный четыре». И понеслось. Вера начала сдёргивать с себя одежду.

Судорожно расстегнула и спустила штаны с трусами, задрала поверх грудей лифчик, руки загуляли по голой щели и по молочным железам. Правая, которая поселилась между раздвинутых ног, работала с частотой вибратора, периодически утопая в безразмерном лоне, левая тискала грудь, вытягивала соски. Мне представлялось, что там останется огромный синяк. Громкие стоны перемежались с хриплым шёпотом:

- Боже, скорее… не могу больше… ну пожалуйста, господи… кончить, кончить, мне надо кончить… по-жа-луй-ста!

- Красный пять! – торжественно произнесла Катришка.

Вера задёргалась, повалилась на пол, оказавшись спиной к нам, застонала ещё громче и замерла, сведённая сладострастной судорогой – теперь не мостом, а в позе эмбриона, свернувшись калачиком. Наконец, раздался облегчённый выдох и послышалось тихое:

- Хорошо… божечки мой, как хорошо…

Она пролежала почти минуту, прежде чем стала подниматься с неуютного, холодного, жёсткого пола. Встала на ноги и молча принялась натягивать штаны, не стесняясь нас совершенно.

- Не надо Кать больше, пожалуйста, - попросила потрясённая Вера.

- А я тут причём? – притворно возмутилась моя хитрая сестрица. Её дыхание было тяжёлым, ноздри трепетали.

- Это же ты делаешь, ведьма малолетняя, - норов Веры всё-таки прорвался.

- Красный пять! – жёстко произнесла Катришка и пояснила. – Это тебе за ведьму.

Я не стал смотреть на новые пароксизмы сладострастия. Надоело. Наказание удовольствием оказалось не таким интересным, как мне представлялось, а Катришке наоборот, понравилось. Как она возбудилась! Совсем не по-детски.

- Не надо больше, прошу тебя, хватит, устала… пожалуйста, умоляю, скажи пять… Да-а-а!!! О, нет, нет, только не ноль! У-у-у не-е-ет… да, да, да, сейчас, пожалуйста, скорее…

Тихие команды Катришки я не слышал, зато голос Веры пестрел всеми оттенками эмоций: от грязного унижения с уничижительной мольбой до светлого восторга с блаженством и благодарностью.

«Пытка апельсинами», - если кто помнит старую картину «Спортлото 82», - продолжалась полчаса. Позвонила мама, попросила меня заглянуть в холодильник и напомнить, что там имеется. Поинтересовалась, почему Катя не берёт трубу и разговор завершился. Значит, скоро мама будет дома. Катришке пришлось сворачиваться.

- Ты бы видел, Петюнь, как она мне в ноги бросалась! – восторгалась сестра, пребывая в состоянии эйфорического возбуждения. Её взор будто бы плёнка масляная покрывала, как яйцо в глазунье. – А знаешь, что было самым действенным в воспитании? Когда после четырёх командуешь ноль. Это что-то. Ноет как ребёнок, которому конфетку не дали, чуть ли в истерике не бьётся.

Такая Катришка мне не понравилась, и я влепил ей увесистую пощёчину. Сестра в изумлении открыла рот и захлопала ресницами. Пелена сладострастия с глаз сползла.