- Катришка! – звал я сестрицу под шум включённого душа и подвывал, аки голодный волк на недоступную луну. Мне было плевать, что она – сестра. Да хоть мама родная! Хоть отец, плевать. Голова замутилась полностью.
Сестра вышла из ванной, спустя вечность, за которую я, как мне казалось, успел поседеть.
- Катриша! – завопил я, как только услышал открытие двери. – Зайди ко мне, пожалуйста, срочно! – орал и больше всего на свете боялся, что капризная сестрица зов специально проигнорирует или пройдёт мимо, не услышав, либо ещё что-нибудь случится и я останусь один. Тогда я умру мучительной смертью от вожделения.
- Ты чего орёшь как резанный? Тебя будто на-си-лу-ют, - последнее произнесла медленно, по инерции, удивлённо уставившись на мою нелепую позу и неловкие движения. – Ты прикалываешься, да?
- Катришечка, какие приколы, - сказал я, подвывая, чуть ли не плача. – Руки – ноги к кровати прилипли, и я не шучу! У-у-у… после твоих шлепков! У-у-у, пожалуйста, спаси меня, сестричка-а-а, - попросил униженно – лишь бы согласилась, остальное по барабану.
Сестрица вдруг охнула и, схватившись за сердце, сползла по стене на пол. Полотенце, намотанное на волосы, спало. Второе, зацепленное за грудь, скатилось с оной, открыв правую – красивую, налитую молодостью, упругую сисю всеобщему обозрению. Тёмно-шоколадный сосок в форме заострённой горошины, поникший, окружённый такого же цвета ореолом размером с пятирублёвку, сверкал, мне показалось, маняще-игривыми искрами. Запястья обеих рук украшали кожаные фенечки, напоминающие обыкновенные шнурки, завязанные на простой узел.
- Катришечка, миленькая, любимая моя сестричка, помоги мне, пожалуй-ста-а. Помоги снять напряжение, у меня член скоро лопнет, у-у-у… подрочи, пожалуйста… у-у-у, не могу больше… - я откровенно ныл и плакался и плевать мне было на все инцесты вместе взятые.
- Так это был не сон, - простонала, наконец, сестрица и вяло поправила полотенце, на полном автомате запахнув его поверх груди снова. – Чё-о-рт, что же делать… - выражение лица менялось, выдавая внутреннюю борьбу, в глазах застыли страх, недоумение и, главное, стыд, который она пыталась преодолеть.
- У-у-у! Решайся быстрее, Катришечка! Я сейчас помру-у! Не могу больше-э-э… - визжал я искренне, пытке предела не было. Скажи сестра пообещай то-то и то-то, я пообещал бы и, уверен, постарался бы исполнить. Хоть луну с неба достать – мне было без разницы, - а после прыгал бы до скончания века, лишь бы сейчас кончить… в жопу бы дал, стыдно признаться.
Катришка, спустя два долгих века, встала и, шаркая ступнями, нехотя, подгребла ко мне. Я завопил от вожделения, слава всем демонам вместе взятым, пока мысленно.
- Ты подсказывай мне что да как… - сказала, густо наливаясь румянцем. Пальцы её, - такие нежные и ласковые, я это точно знал заранее, - от волнения не находили себе места. Они сцеплялись друг с другом, скакали по кистям, чесали ладони и всё никак не решались ко мне прикоснуться.
- Сними трусы, пожалуйста, - заговорил я охотно. Очень охотно, язык практически не контролируя. Спроси она меня о тайнах мадридского двора, о моих самых страшных секретах, я отвечал бы, забегая вперёд вопроса; на лету бы ловил и отвечал с удовольствием, совершенно искренне.
- Да, вот так, стягивай… о-о-х, как хорошо! – признался, когда рука случайно коснулась члена. – Обхвати, обхвати его, пожалуйста… а-а-х, так! Да, да! В кулачок его… дави посильнее и дрочи…
- Это вперёд – назад кулаком двигать? – уточнила Катришка, и в её голосе мне послышалось лёгкое придыхание – явный признак сексуального возбуждения. Заметил и безразличен остался – главное самому кончить! А язык работал уже полностью самостоятельно, мне не подчиняясь.
- Да, правильно! Оголила головку, закрыла, снова открыла… ага. Так… ох, как хорошо, Катришечка. О-о-х, думал, сразу взорвусь, а втянулся… о-о-х. как хорошо-то… - раньше непременно добавил бы «Господи», а сейчас мой болтливый язык словно забыл это слово, вместе с выражениями «слава Богу» и иже с ним. – Поплюй на ладошки, пожалуйста, погуще, и двумя руками, чтобы скользило…
Катришка, как ни странно, исполнила мою просьбу без возражений и без стеснения, а, наоборот, с заметным желанием. И у меня от удовольствия дух захватило. Громкие, смачные охи и ахи описывать не буду. Скажу лишь, что комментировал каждое движение, восторгался, говорил «да, да и да» с частотой раз в секунду. Почему Катришка меня не заткнула, - а могла легко, стоило сказать лишь слово, - ума не приложу. Подозреваю, что ей моя лесть и постоянные восторги не только нравились, но и действовали возбуждающе, мощным афродизиаком стали.