Нам был полезен этот тесный контакт с коллегами, столкновение мнений — мы нуждались в товарищеской помощи.
Проблем предостаточно: вопросы творчества, художественной формы, мировоззрения.
Мой жизненный опыт побудил меня создать семейную хронику. Первый том увидел свет. В нем прослежена предыстория семьи Вегенер, которую я намерен продолжить до наших дней. Собираюсь на истории одной семьи показать, как немецкий рабочий класс стал господствующим классом.
У меня была благоприятная возможность в течение двух лет заниматься руководящей работой в Союзе писателей. Там мне пришлось сталкиваться со многими сложными проблемами. Это время, надеюсь я, поможет мне избежать в моем труде узости и провинциализма.
Мне кажется, многим из нас недостает всестороннего знания нашей действительности.
Когда у меня случаются выступления перед читателями — а их за прошлые годы было много, — я иногда пугаюсь ответственности, которую несет писательство. Сотни тысяч, если не миллионы людей читают произведения писателя. Своей книгой я обращаюсь к совершенно незнакомым мне людям, которых никогда в жизни не увижу.
И я в большинстве случаев бываю очень недоволен тем, что написал. Вижу ясно, что мог бы все написать лучше, глубже, увлекательней. Подобные приступы депрессии полезны и излечимы. Они заставляют работать основательней.
Озарение
Печатается с сокращениями
Днем Матиасу пришла в голову идея. Теперь ничто на свете не могло удержать его от ее осуществления, даже тысяча веских доводов.
Матиас сидел в классе на своем месте у окна. Ему хорошо был виден Бергман. Сейчас тот сидел за столом. Хотя обычно Бергман почти не садился, он постоянно двигался между доской и первым рядом парт, между дверью и окнами.
Шло собрание класса. У Бергмана, учителя, позади целый день. Ясно, что ему надо было присесть, ведь он уже не молод.
Бергман развивал идею. Он это делал на свой лад, и его охотно слушали. Бергман всегда упорно гнул свою линию — это захватывало, не могло не захватить. Идея была такая. Да последний год мы многое сделали, прошли по следам революционных событий, попутно разыскали участвовавших в них людей, узнали об их жизни, услышали разные истории, и потрясающие, и обыденные. Мы получили некоторое представление о том, что такое мужество, смелость, дисциплина, стойкость и уверенность в том, что борешься за правое дело. Последнее было для нас важней всего. Бесспорно, что постепенно каждый из нас увлекся. И теперь мы шагнем дальше. Продвинемся вперед в изучении нашей истории. Исследуйте жизнь ваших отцов. Да, ваших отцов. Разумеется, отцов в самом широком смысле этого слова, вы меня понимаете. Например, мастер Нойберт из железнодорожных ремонтных мастерских. Вы все очень уважаете его, тут я не заблуждаюсь. Он образец для вас. Но четверть века назад мастер Нойберт был очень молод. И, наверно, был солдатом. Как он стал мастером Нойбертом?
Бергман перечислил множество людей этого возраста. И школьную директрису фрау Торнов, и армейского майора Шульца, и врача Штокхаузена. Да и сам он тоже был в их числе. Это необычайно растрогало всех. Примерно тогда и возник у Матиаса его Замысел.
Отец возвратился с конференции лишь на следующий вечер. Он приехал усталый, ел молча, медленно пил пиво. Отец всем что-то привез. Этого он никогда не забывал. Жене — колготки. Уж он-то знал, что ей было нужно. И она радовалась, как всегда.
Сестра завистливо косилась на колготки. Но ей досталась книга, специально для нее, — детская энциклопедия, довольно дорогая. Сестра не очень-то обрадовалась: это был грубый намек. Матиасу отец привез фламастер и папку, а в ней блокнот из белоснежной бумаги и календарь. Вот он, фламастер. Как легко им писать! Матиас тотчас попробовал. И в то же время подумал, удастся ли сегодня же вечером поговорить с отцом.
…На письменном столе было пусто. Отец сидел за столом, сидел просто так, и, очевидно, даже не сразу заметил сына. Пожалуй, он мысленно был все еще в другом городе, на конференции.
Матиас подумал: там не все прошло гладко, что-нибудь случилось. Видно по лицу отца. Он помедлил, хотел было уйти из комнаты.
— Постой-ка! — сказал отец. — В чем, собственно, дело? Натворил что-нибудь?
— Ничего я не натворил, — ответил мальчик. — Ты должен рассказать мне кое-что о себе. — И он повторил все, что говорил им учитель Бергман на собрании класса, упомянул мастера Нойберта из железнодорожных ремонтных мастерских и врача Штокхаузена — оба они были ровесники отцу. И закончил: — Но я хочу знать о тебе. Так мне захотелось. Я выбрал тебя. Вот так.