— Ругаться не нужно, Анатолий Сергеевич, — сказал бригадир. — Я не в услужении у вас. Трудно вас понять — то вы даете приказание установить лебедку, то снимаете слесарей на другие работы.
— А вы не рассуждайте! — крикнул Барвинский так, что кто-то, проходивший по «нарядной», приоткрыл, любопытствуя, дверь: не дерутся ли там?.. — Не рассуждайте, а ставьте лебедку! Я из-за вас антимеханизатором не хочу быть. Понятно?
— Остынете, тогда и вызывайте для разговора, — сказал бригадир и вышел.
Барвинский оторопел. «Нет, нужно уходить с «Глубокой». Конечно, я им всем как бельмо на глазу. С ними не дружу, в гости не хожу. Нужно перебираться на другую шахту. А на другой?.. Не лучше! Одно и то же. Понесло меня в угольную промышленность. Есть же счастливчики, работают в тишине, спокойно».
Он стал придумывать различные способы ухода из угольной промышленности. «В крайнем случае, пойду преподавать... Хотя бы в техникум. А здесь не останусь — хватит!
Вечером, перед третьей сменой, Барвинский зашел в «нарядную». Возле тумбы столпились шахтеры. Все увлеченно рассматривали рисунок, помещенный в «Шахтерском перце». Барвинский через головы взглянул на карикатуру. В вентиляционном штреке, на «Сколе», поднятом лебедкой, как на гамаке, под цветным курортным зонтиком лежал он. Размашистая подпись: «Новый» проект использования «Скола», авторство принадлежит механику Барвинскому».
— Это про кого разговор идет? — заметив Барвинского, спросил будто невзначай стоявший рядом Саньков.
— Не догадался, — хмыкнул кто-то, — наших механиков лебедкой подтягивают...
Барвинский отошел взбешенный. Он быстро направился к выходу. У порога встретился с Лабахуа. Поглощенный какими-то мыслями, главный инженер торопливо прошел мимо.
«К черту все! Пусть возятся сами. Это не мое дело — внедрять новую технику», — кипятился Барвинский.
13
В пятом часу утра, усталый, продрогший после езды на машине по степи Алексей возвратился к себе с Ясногорского завода, где отливали лыжи для «Скола». На столе лежала записка, отпечатанная на машинке: «А. П., пришло письмо на Ваше имя. Оно у меня. Кленова».
«Наверное, из министерства», — подумал Алексей и положил записку в блокнот.
Ему не дали отоспаться, вызвали в мастерскую, там монтировали ударный механизм машины. Весь день ушел на подгонку деталей. Только к вечеру Алексей вспомнил о записке. Он зашел в шахтоуправление, когда расходились домой служащие.
— Второй день ждет вас письмо, — сказала секретарь Звенигоры Кленова. — Звонить вам устала — не застанешь ни дома, ни в мастерской. Даже в Ясногорск звонила.
Алексей мельком взглянул на стандартный конверт. Неторопливо разорвал его. Небольшая записка на листке из школьной тетради. В глаза бросилась четкая подпись «Варя».
Невзрачный листок бумаги сразу стал необыкновенно дорогим.
«Алеша! Я в Белополье. Очень хочу встретиться с тобой. Если сможешь, приходи двадцать шестого в семь к Глубокому байраку».
На мгновение он растерялся, в сознании мелькнуло: «Как Варя оказалась здесь? От кого узнала обо мне?.. Случайно? Разыскивала?»
Алексей взглянул на часы: четверть седьмого. «Опоздал», — встревоженно подумал он.
— Какое сегодня число? — проверил он себя вслух.
— Двадцать шестое. Заработались, чисел не помните, — улыбнулась Кленова. Она никогда не видела Алексея таким растерянным, озадаченным. — Наверное, приезжает кто-нибудь?
Последнюю фразу Кленовой Алексей услышал на ходу. В коридоре взглянул на стенные часы, проверяя свои, — точно, пятнадцать минут седьмого.
Он шел не замечая никого и ничего вокруг.
Спускаясь по каменистому склону Глубокого байрака, Алексей увидел в ложбине, поросшей чернобылом, удаляющуюся фигуру.
— Варя! — крикнул Алексей, стремительно сбегая с холма.
Она обернулась, остановилась.
Он с разбегу обнял Варю.
— Ты с ума сошел! — вымолвила Варя строго.
— Можно сойти. Я столетие ищу тебя. Ты скрывалась от меня! Только поэтому я не мог разыскать...
Она ничего не ответила, лишь пытливо поглядела на него.
Они молча перешли мостик, поднялись из ложбины. Развернулась панорама степи. В легкой прозрачной синеве весеннего вечера колыхались огни.
Варя взглянула на Алексея.
Годы мало изменили ее. Когда она улыбалась, немного застенчиво, немного насмешливо, она становилась десятиклассницей — Варей похищенных временем лет.