Алексей вооружился справочниками, интерполировал, интегрировал.
Верхотуров тоже уселся за стол.
Через некоторое время он спросил задорно:
— Готово?.. Ну и тихоход же вы, батенька. У меня под такой нагрузкой канат порвался — машина загремела по лаве к штреку... Ищите выход.
Десять дней под наблюдением академика Алексей производил всевозможные расчеты. В гостиницу возвращался усталым, но в таком приподнятом, боевом настроении, что в любую минуту готов был сразиться с самым придирчивым оппонентом.
Накануне технического совета Верхотуров дольше обычного занимался с Алексеем. Они просматривали схему работы конвейера.
— Мечтатель! — восклицал Верхотуров. Глаза его с милой хитрецой глядели на Алексея. — Втащил под землю конвейер и уверен, что он станет работать — перетаскивать уголь. Умозрительная конструкция! Да только у вас, что ли? Законов горного давления не знаем. Не знаем еще природы горной механики. На законы наскоком не подействуешь, они от резолюций и от мнении авторитетов не изменятся. Что нам известно о горном давлении? Ну, что? — уже, как бы экзаменуя, выжидательно смотрел академик на Алексея. Ну, вот вам карандашик подсчитайте, какое» сопротивление пласт оказывает вашему «Сколу».
— Условно мы принимаем... — начал было Алексей.
— «Условно». К чертям драповым! Надуманно, — сдергивая очки, строго сказал Верхотуров. — Мало, очень мало, Алексей Прокофьевич, знаем мы. Есть горное искусство, рожденное опытом. Горная наука пока еще в пеленках. Только попискивать начинает... Первые формулы Бокий, Протодьяконов, Терпигорев стали полвека назад выводить. Потом антрактики солидные получались. Не до формул было. Самое великое интегральное уравнение решали — то война, то разруха... — говорил он отрывисто. Потом подошел к чертежам и вдруг перечеркнул конвейер красным карандашом.
Алексей оторопел:
— Евгений Корнильевич, что вы?
— Гниль! Все эти грузовые телеги под землей — игра в технику, а не техника.
— Что же вместо них? — обиженно нахохлясь, пробормотал Алексей.
— По-ду-ма-ем... по-ду-ма-ем, — повторил Верхотуров, барабаня карандашом по звенящему, как жесть, ватману, — и найдем... Найдем. Я уже кое-что надумал... Есть у меня в запасе одна штука. Впрочем, вам самому нужно умишком пораскинуть. Что я вам все салазки на горку вожу? Попробуйте сами. А сейчас чаевничать пойдем. — Он пригласил Алексея в гостиную.
За чаем Алексей попытался осторожно узнать, что надумал Верхотуров, чем он собирается заменить конвейер.
— Чай дело святое. Говорят, горкнет от деловых разговоров, — отшутился академик и неожиданно спросил: — С вами, что ж, и семья на «Капитальной», пока машину испытывали, жила?
— Я не женат.
— Что же так? — осуждающе, искоса поглядел он на Алексея. — Имелись веские причины или, так сказать, по убеждению холостячествуете?
Алексей промолчал.
— Если причин не имеется, неоправданно. Человек без племени — пустое цветение... Много развелось увеселяющихся личностей. У нас доцент есть один в институте. Этакая лысая шустрая особь. «Я, — говорит, — не могу обзаводиться семьей, я пока еще кандидат. Мне самому оклада не хватает». А моя матушка восьмерых на пенсию до институтов дотащила. Героическая женщина... Вы меня не браните, — положив на руку Алексея свою сухую, жилистую руку, сердечно сказал Верхотуров. — Это я так, по-стариковски ворчу...
Позднее, когда Алексей уже собрался уходить, академик спросил:
— Узнали, кто завтра о вашей машине будет докладывать?
— Логанов...
— Логанов, — недовольно повторил Верхотуров. — Туманность в горной науке. С большим самомнением... «Избранник», аристократ от техники. Такие считают, что сегодня человеческий гений может проявить себя только в инженерном творчестве. Раз Логанов докладывает — гадать не нужно, как вашу машину встретят. Имени у вас нет, связей нет, ни к чьей школе вы не принадлежите. Только под их ветер паруса не перевязывайте...
Он не мог работать в этот вечер. Пытался читать, но раздумья отрывали от страниц. Взволновали слова Евгения Корнильевича о семье. Чудесная вещь человеческое слово. Порой шероховатое, а от него веет лаской, теплом; порой вежливое, а обидит, как насмешка; порой мягкое, а звучит как приговор.
Как бы ни хотели мы вычеркнуть из прошлого иные страницы нашего бытия, они вдруг предстают перед нами еще более ощутимые, нежели в былые годы.
Алексею хотелось напрочно забыть лето пятьдесят первого года. В то лето он заканчивал монтаж «Скола» на ремонтном заводе под Ворошиловградом. В начале июня в механический цех прибыла группа выпускников машиностроительных институтов, среди них была технолог Лида Красницкая. Спортсменка, с высокой талией, с золотистыми густыми волосами, задорным лицом.