— Алеша! У нас с тобой большая радость!
С переговорного пункта Варя вышла взволнованная. Понял ли Алексей, почему она звонила?.. Воображение перенесло ее в донецкую степь, на холм, где раскинулось Белополье. Припомнилось, как грустно шумели деревья на станции, когда она уезжала в Москву. В эти минуты ей хотелось молча, как тогда, при расставании, смотреть на Алексея, чувствовать его близость.
Варя доехала на автобусе до общежития. Медленно пошла по гулким каменным плитам тротуара.
На окружной дороге гудел тепловоз:«В пу-уть!»
Звал с собой.
27
Потянулись над Белопольем в отлет птицы. То обозначались в сиреневой прозрачной вышине треугольники журавлей, то вдруг взметывались густые дымчатые стаи куропаток, то круглые тучки уток, откормившихся за лето на хлебах и рыбной мелочи.
Ночью кружили над поселком отставшие от стаи странники, будили степную тишину, не давали покоя охотничьим душам. Давно уже минуло начало отстрела дичи, а все еще не могли никак собрать компанию глубокинские любители охоты.
Ходили в степь поодиночке. Поодиночке да вблизи от дома — не охота. Настоящий охотничий азарт овладевает, когда с дружной компанией заберешься куда-нибудь в болотную глушь, отмеряешь десятки километров, изведаешь томление выжидания, стоя среди камышей по колено в воде... А потом где-нибудь в суходоле разведешь костер, заваришь крутой кулеш, испечешь в золе картофель, опалишь янтарную от жира куропатку...
Давно уже сшила Ганна Федоровна Миколе Петровичу охотничий халат, давно были набиты патроны, проверена на бой «тулка», а случая выехать на охоту все не выпадало.
— Дудаки уже пошли, — переживал Микола Петрович, — дождемся, когда вся птица за море помандрует. А дни какие! Выйду из хаты, посмотрю на небо — и лечу с птицами до самого моря...
Наконец условились в субботу выехать на приморский заповедный участок целинной степи, открыть сезон.
Компания собралась небольшая — Звенигора, Бутов, Шаруда, Коля Бутукин, Алексей.
Выехали в три часа дня на «Победе» Бутова, Ларион Кузьмич вел машину осторожно. Коля предложил начальнику участка сменить его за рулем, но Бутов не доверял никому руля.
— Вам, молодым, поручать нельзя. Как за руль, так на полный газ. Кровь еще не отбушевала. Ездить нужно с умом, без лихачества. Того и гляди в кювете окажешься...
Только выехали за Белополье, в степь, и началось колдовство.
Дышали ли вы когда-нибудь осенним воздухом донецкой степи? Вобрал он в себя все ароматы увядающих цветов и трав, молочные запахи стад, бредущих по стерне, полынную горечь и дикую пряность чебреца...
А сколько радости глазам! Разложило лето на холмистых перекатах пышные одежды из травяного бархата, да так и оставило в степи, уходя от осенней стужи за море... И лениво теребит их уставший за лето азовский суховей. Пробежит он волной по гречихе, качнет тяжелые метелки проса, поиграет алыми, точеными серьгами боярышника и утихомирится в какой-то безымянной балочке под густыми лопастыми листьями копытня, под кустами чилизника.
Едешь час, другой, третий, а все нет конца-краю степи.
Уже скрылись за холмами Миусского отрога трубы, эстакады, терриконники, уже не видно ни одной тучки дыма в небе... Вдруг зазолотилось средь серых чебрецов целое поле донника. Потом зарябило в глазах от сверкающей россыпи каких-то маленьких цветов, а еще дальше — заполыхали в овраге чертополохи...
Дивны краски осенней степи! Ясное, спокойное над нею небо, уже утратившее свою летнюю голубизну, но еще ласковое, веселое. Будто для того, чтобы познал человек, как недосягаемо высок купол небосвода, взлетел канюка — степной орел — к зениту и кажется еле приметной точкой...
Погруженный в раздумья, Алексей молчал всю дорогу. Сегодня, как никогда раньше, ощущал он полноту жизни, ее мудрость. То, что было сказано несколько часов назад Варей, разбудило в душе Алексея еще не изведанное им волнующее чувство... Перед глазами, будто на какой-то прозрачной ткани возникал образ Вари и сквозь него виделось это яркое степное раздолье...
Смеркалось, когда Бутов завел машину в крутую балку, к которой шла от большака полевая тропа.
— Вот и Чабаний гай,— сказал Ларион Кузьмич.
Чабаний гай, небольшой хутор на дне балочки, пропахшей овечьим молоком и пересохшим сеном, казался вымершим. Ларион Кузьмич подвел машину к дому старшего чабана, разыскал хозяина на леваде.
Алексей ожидал увидеть живописного старика с запорожскими усами, с просмоленным ветрами лицом, в свитке, чоботах, а чабан оказался его ровесником. Сухой, ловкий, он был похож на физкультурного тренера.