Дав приближение, камера показала маячан, со всех дюз удирающих в тень. А дюз, впрочем, осталось не много. Из вооруженных кораблей два погибли, уцелевшие неумело вели воздушный бой.
– У них что, бортовые пушки? – спросила какая-то женщина. – Когда их успели изобрести? Я думала, мы пока придерживаем эту технологию.
Скиталец завороженно поднялся. Может быть…
Боевой корабль рухнул. Погиб еще один пилот; возможно, это Пыл. А остальные… Даже с такого расстояния видно, как на палубы транспортников спрыгивают с подходящих судов противника обугленные. Ультиматума Скиталец не слышал, но не удивился, когда остатки города произвели посадку.
Капитуляция. После долгой борьбы маячане сдались.
Поражение означало смертный приговор. Но какой у них выбор?
Наткнувшись на стол, Скиталец осознал, что невольно шагает вперед, сжав кулаки. Неужели он в самом деле такой? Человек, который от всего убегает? Этому ли его учили? Таким ли он хочет быть?
Не в силах ничего с собой поделать, Скиталец прошептал слова своих давних клятв.
Ничего не изменилось.
Он добрел до стены и обессиленно сполз по ней. Сначала сел, потом скорчился, прижавшись щекой к полу, вымотанный до предела.
Погоди, – сказал Помощник. – Мне казалось, это должно сработать. Думал, если ты пожелаешь все вернуть…
– Ты хотел откровения в лучах света? – Скиталец зажмурился.
Ну да. А что?
– Плоды, – прошептал Скиталец. – Я оставил мои клятвы в прошлом. Я принял решение. А теперь… теперь пожинаю плоды.
Но почему? Ты никогда не говорил, почему все бросил, почему покинул Рошар. После всего, что мы пережили вместе, ты отрекся от того, чему следовал. В чем причина такого поступка?
Настало ли время? Время признать глубочайшую и тяжелейшую правду, произнести ответ – как рассыпать по мостовой все свои зубы?
– Не знаю, – сказал он.
Лжешь.
– На сей раз нет, – прошептал Скиталец. – Помощник, я правда не знаю. Я просто… сделал это. Не могу объяснить, о чем тогда думал. Не могу оправдать решение. Я предал данные мною клятвы. Таков был мой выбор. Но у меня не было причины.
Должна быть. У всего есть причина.
Вот почему он никогда не пытался объяснить. При всей своей кажущейся человечности Помощник – существо из инвеституры. Бессмертное. Меняющееся слишком медленно.
Скиталец съежился еще сильнее, сжался в комок у холодной стальной стены. Он слушал, как скадриальцы обсуждают захват Рдеющим королем мятежного поселения. Рассуждают, до чего же это должно быть жутко, когда на тебя опускается целый город.
Союз прибыл.
Скиталец… Сигзил, я не понимаю.
– Люди, – прошептал тот, – иногда… непоследовательны. Мы идем на поводу у чувств. И не можем дать им логического объяснения. Я оглядываюсь на мой выбор и вижу, что он для меня нехарактерен. Но я его сделал. Сам выбрал. В сердцах. Не важно, как я хотел поступить или что было бы логично совершить. Последствия никуда не денутся. Я… тот, кто я есть.
Дороги назад нет. Придется идти вперед. Продолжать путь. Он так хорошо научился опережать, двигаться… убегать.
Почему же он все еще на прежнем месте?
Скиталец сжал голову в ладонях, глубоко вдавив пальцы в кожу. Как можно так быстро бежать и никуда не добраться? Ведь путь важнее цели, разве нет?
Почему же он чувствует себя таким несчастным?
Что-то внутри порывалось выскочить из погребенного корабля и побежать к маячанам, но что в этом толку? Не в его силах дать им дом и защиту, а если его поймает «Ночная бригада», погибнут миллионы.
Ответов нет. Он не видит своей цели. Может, отсюда и чувство потерянности? Трудно ощущать себя иначе, если не знаешь, куда стремишься.
Откровения в лучах света не выходило. Разве что в слезах.
В зале повисла тишина. С трудом оторвавшись от самоуничижения, Скиталец огляделся и понял ее причину. Большинство скадриальцев смотрели на экран, где обугленные почему-то отступали от маячан к зависшей неподалеку громаде Союза.
Вспыхнувшая было надежда тотчас угасла, как одинокий уголек в холодной, жадной ночи.
Забрав с кораблей маячан солнечные сердца, слуги тирана уходили. Ограбленных людей они оставили в растущей траве. В слишком ярко освещенной траве. Неутомимое солнце вот-вот снова взойдет. Рдеющий король приносил ему в жертву целый город. Около ста тридцати душ.
На глобальном уровне не сказать что великая жестокость – Скиталец только что размышлял об уничтожении миллионов, о гибели целых планет. Но на уровне личном жестокость кошмарная. Даже скадриальцев пробрало: они молча прилипли к экрану. Маячане в ужасе и отчаянии опускались на колени. Союз безжалостно уходил прочь, обрекая их на смерть, оставаясь глух к мольбам.