Он зарычал и бросился на Элегию, стоило той переступить порог. Она блокировала свистнувшую в воздухе дубину предплечьем и уставилась обугленному в глаза. В кои-то веки ее обуревала не ярость, а смятение. Воспоминания об этих огнях, о том, как ее волокли по коридору и как она понимала, что ее сущность – всех, кого любила, всё, чего достигла, – скоро выжгут дотла. Как жар выжигает заразу из тела больного.
Элегия отшвырнула обугленного с такой силой, что задрожала стена и загремели в своих хранилищах солнечные сердца. Пока охранник пытался подняться на ноги, она ловко ударила его кулаком в горло, заставив хватать ртом воздух и захлебываться кровью. Из двери выскочил второй обугленный, но Элегия, снова ощущая удивительное спокойствие, отступила вбок, схватила его за руку и впечатала в стену, воспользовавшись его же инерцией.
Тот упал.
Она вспоминала. Правда, только отчаяние и ужас. Память о том, что она любила и во что верила, не возвращалась. Приходило только осознание, что сейчас она этого лишится. Была в происходящем некая особая жестокость – получить назад боль и панику, но не части себя, породившие подобные чувства.
Элегия двинулась дальше по коридору, выложенному душами. Переступив через первого охранника, ворвалась в зал, где создавали новых обугленных. У стены ждала шеренга перепуганных людей. Подданные, отобранные для превращения в чудовищ – возможно, чтобы сражаться с теми, кого освободила Элегия. Приготовлениями занимались всего лишь трое чиновников. Они спешили, а потому были небрежны. Например, пристегнули Ребеку к столу, даже не раздев.
Поэтому, когда запустили машину, направившую к груди девушки копье с горящим рдеющим сердцем, рубашка на ней вспыхнула. Элегия вспомнила, как закричала, когда то же самое случилось с ней.
Ребека взглянула в сторону, на Элегию. В ее широко распахнутых глазах читался ужас, а свет в них начал меркнуть.
Нет!
Нет, только не это!
Только не с ней!
Элегия снова закричала, вторя себе в прошлом, и два мгновения слились в одно. Стремительным прыжком перемахнув комнату, она выдернула копье из креплений. Мощными рывками освободила Ребеку от пут и стащила со стола.
Однако рдеющее сердце уже вросло в грудь девушки. Кожа приобрела пепельный оттенок, темнея в свете пламени, которое разгоралось все ярче.
Нет! Нет-нет-нет!
Элегия лихорадочно зашарила у себя за поясом. Куда же она сунула обрезок солнечного сердца? Ребека вся дрожала, ее взгляд терял осмысленность, с губ рвался горестный стон.
Элегия будто разделила ощущения сестры. Нестерпимый огонь в груди, пожирающий все. Единый момент, растянувшийся, словно раскаленный металл, в котором исчезают привязанности, испаряются надежды, обращаются в пепел воспоминания…
Заорав нечто нечленораздельное, вообще не облекаемое в слова, Элегия прижала сестру к себе и ощутила ее тепло у своей опустошенной груди, где прежде обреталось ее «я». Вцепившись в Ребеку, она прошептала:
– О бесстрашная, стоящая на пороге смерти, отдай моему рдеющему сердцу свое тепло, дабы сохранить память и облагодетельствовать живущих.
Их рдеющие сердца не могли соприкоснуться: у Элегии сердце сидело слишком глубоко. Тем не менее она что-то ощутила – мощный поток жара, перетекающий из Ребеки. Прямо сквозь кожу, из одного сосуда в другой.
Хлынувший жар выжег последние воспоминания Элегии – в основном о боли, но также об этой комнате, о гулком звуке шагов по металлу. Последнее, что оставалось от нее прежней, погибло. Но отстранившись, она обнаружила, что рдеющее сердце Ребеки замерло и больше не погружается в ее тело.
Оно всего лишь встроилось, как драгоценный камень в оправу, обуглив кожу вокруг себя, да еще несколько дорожек пролегло вверх по шее. Зато груди не ввалились, не обгорели ребра. Ребека моргнула, затем вздохнула, фокусируя взгляд на сестре:
– Э… Элегия?
– Да, – отозвалась та и поразилась, ощутив текущие по щекам слезы.
Что это за чувство? Почти такое же всепоглощающее, как жажда убийства.
– Ты остановила огонь, – сказала Ребека. – Я – это по-прежнему я. Я помню… Элегия! Ты спасла меня! Обнимаешь меня, смотришь, как… Ты меня вспомнила, да?
– Да, – солгала Элегия, потому что это казалось правильным и нужным. – Я… не помню, но чувствую. Кое-что. Из прежней жизни.
– Остальное тоже может вернуться!
Не вернется. Элегия была уверена в этом, миг назад отдав то немногое, что еще оставалось. Зато она не позволила забрать Ребеку. И это важнее всего.
Усадив сестру, Элегия повернулась к находившимся в комнате чиновникам. Все трое стояли, вжавшись в стену. Один тянулся к лежащему на конторке пистолету. Элегия встретилась с ним взглядом и покачала головой.