– Ребека, – сказал Скиталец, – необязательно стать убийцей, чтобы тебя зауважали.
– А как иначе?
– Верь своему чутью, как и раньше. Делай то, что необходимо. И все получится.
– Когда?
– Не возьмусь сказать, – ответил он. – Но ты не торопись. К лидерству прилагается тяжелый груз – ты и не представляешь себе, насколько тяжелый.
Она бросила на Скитальца взгляд:
– Это с тобой и случилось?
– Скажем так, позиция лидера мне не подошла.
Это неправда, Скиталец. Ты был хорошим лидером.
– Пом, хорошим быть мало. Жизнь, как и измерения в науке, зачастую всецело зависит от системы координат. – И чтобы отвлечь Ребеку от тягостных раздумий, он снова перешел на ее язык: – По-моему, Элегии становится лучше.
– Она что-то вспомнила? – спросила девушка, воспрянув духом.
– Нет, – ответил Скиталец. – Но в последнее время в ней не заметно дикости, жгучего желания убивать всех вокруг. Перед подъемом на вершину мы с ней поболтали. Кажется, мне удалось до нее достучаться.
– Спасибо, – сказала Ребека, – за заботу о ней.
– Брошенные бойцы вызывают во мне сочувствие, – пояснил он. – Я и сам такой. – И кивнул на обрезок солнечного сердца – крохотный, меньше мизинца. – Что это?
Девушка мельком взглянула на объект его интереса.
– Мамина душа, – тихо ответила она. – Основная часть почти полностью разрядилась во время отступления. Божественная Торжественность отрезала для меня кусочек, предположив, что на этом задании я захочу, чтобы мама была рядом.
– А ты хочешь?
– Не знаю, – сказала она. – Я тут задумалась, не слишком ли сильно фокусируюсь на мертвых и не слишком ли слабо – на живых.
Странные слова, отмечает рыцарь, для человека, живущего в обществе, где мертвые являются источниками энергии.
Скиталец взял обрезок с приборной доски. Он все еще не нашел способ подправить собственную душу, сделать так, чтобы при необходимости сражаться по-настоящему.
– Можно я его заберу?
– Бери, – ответила Ребека. – Я думала, что буду чувствовать маму, если оставлю ее солнечное сердце при себе. Но ничего такого не было.
Скиталец поразмыслил над ее словами, вертя обрезок в пальцах. Потом откинулся в кресле и закрыл глаза.
– Я идиот, – пробормотал он.
Нет-нет, говорит рыцарь. Ты не идиот, Скиталец. Идиот – человек, лишенный знаний и способностей. Здесь же другой случай: ты человек, наделенный знаниями и способностями, но неверно их применяющий. То есть дурак.
– И откуда же ты взял эти критерии?
От Шута, разумеется.
– Ну конечно.
Так почему же ты дурак?
– Солнечные сердца, – постучал Скиталец ногтем по обрезку, – сработали на Элегии, потому что на планете все Связаны между собой. Не знаю точно как и почему, но их души воспринимают друг друга как части целого. Они могут обмениваться теплом. Это глубоко въелось в местную культуру. Но со мной обмена не вышло, даже когда я захотел. То есть…
То есть солнечное сердце не может забрать силу твоей души, потому что оно родом с этой планеты, а ты нет.
– Именно. Языковой Связи недостаточно. Для такой передачи потребуется что-то посильнее.
Скиталец способен поглощать местную энергию, как почти любую форму инвеституры. Однако солнечные сердца не желают принимать от него ничего, не позволяют вскрыть душу, поскольку не считают его своим.
То есть данный способ неприменим к тебе?
– Я бы, наверное, сумел взломать систему при помощи кое-каких редких устройств, – сказал Скиталец, со вздохом вставая с кресла. – Но они, к сожалению, недоступны.
Он был так близок к избавлению от Муки, хотя бы от малой ее части! Осознать, что это невозможно, все равно что с разбегу влепиться в стену.
Хотелось двигаться. Физически, не только вместе с машиной. Скиталец вернулся в заднюю комнату, но там расхаживать было негде. Пыл и его парни, за исключением Мужества, дремавшего у стены, жевали пайки и над чем-то смеялись.
Как им удается радоваться? недоумевает рыцарь. Они же буквально стоят на краю гибели.
– Они всю жизнь стоят на краю гибели, – ответил Скиталец. – Наверное, приучились ценить счастье в промежутках между катастрофами.
Тогда… что не так с тобой? Почему ты не можешь этого делать?
В вопросе Помощника не крылось злого умысла, – это Скиталец смог определить, несмотря на отсутствие интонаций в голосе: очень уж хорошо знал спрена. Но ощущение воткнутого под ребро ножа никуда не делось.
Он закрыл глаза, чтобы не видеть смеющихся, и уселся на скамейку у стены.