— В принципе, Владимир Игнатьевич, у вас все в порядке, — в дежурной улыбке доктора не было не грамма теплоты. А вот во взгляде жены, что стояла рядом, с беспокойством глядя на меня, теплота была. — Думаю, вас можно будет выписывать уже завтра… При условии, конечно, что вы пройдете весь курс психологической реабилитации.
И такой требовательный взгляд в мою сторону.
— Мы все пройдем, — твердо ответила Лиза, не дав мне и слово вставить. Потом повернулась ко мне, улыбнулась мягко, нежно: — Вместе. Мы теперь все будем делать вместе.
— Звучит неплохо, — сказал кто-то в моей голове, вызвав острый приступ мигрени.
А в следующий миг, другой незнакомый голос, решительно потребовал:
— Проснись!
— Милый! — Лиза бросилась ко мне, обняла, уткнулась носом мне в ухо. Ее обеспокоенное дыхание согревало, словно мягкое майское солнце. — Мне показалось, что тебе больно… Что случилось?
— Ничего, — мой голос, почему-то казался мне… не своим. Странно. Почему?
— Ты уверен? — она требовательно взглянула на меня, и я, как всегда, растворился в них, исчез, утонул в этих прекрасных глазах.
— Абсолютно.
Лиза улыбнулась, погладила меня по волосам:
— Хорошо…
Следующий день прошел в каких-то процедурах: меня заставляли ходить по различным кабинетам, разговаривать с какими-то врачами, сдавать какие-то анализы… В результате поговорить с Лизой, я сумел только на следующий день, и только когда мы уселись в машину:
— Я все еще не понимаю…
— Чего ты не понимаешь? — она повернулась ко мне: столь радостно счастливая, столь готовая ответить на любой мой вопрос, что от этого становилось страшно.
— Почему ты не с… этим? Как его? Сергей Павловичем? Вроде бы, вы хотели пожениться, как только будет закончено оформление нашего развода…
Она отвернулась, поджала губы, всхлипнула:
— Ты все неправильно понял, Влад, — произнесла она. — Да, это я виновата, наговорила в порыве злости всякие гадости, нафантазировала… Мне тогда даже в голову не пришло, что ты можешь воспринять мои слова всерьез…
Что-то было явно не так. Мой мозг никак не мог найти несоответствия, потому что воспоминание о том разговоре тоже расплывалось, исчезало из памяти, словно растворенное в какой-то кислоте.
— Проснись!
Я дернулся, как от удара. Лиза тут же бросилась ко мне, обеспокоенно заглянула в глаза:
— Милый, что с тобой?
— Это неправда, — наконец тихо произнес я. — Ты забрала детей… у тебя было решение суда… ты сказала, что уезжаешь в Англию, и детей с собой забираешь…
— Любимый, о чем ты? — во взгляде ее было столько сочувствия, столько беспокойства, что не поверить ей, было невозможно.
— Ты сказала… что не собираешься оплачивать мои долги, — каждое воспоминание давалось мне с огромным трудом, словно его приходилось вытаскивать из-под многотонных плит. — Что лучше бы я сдох… где-то под забором… Ты…
— Милый, — она обняла меня так крепко, что чуть не задушила. — Любимый мой… ничего… ничего, мы со всем справимся… вот увидишь…
— О чем ты?
— Влад, ты — руководитель одного из ведущих научных институтов этой страны, — Лиза покачала головой. — Только за последний год ты получил четыре гранта от государства… Какие долги, милый? Ты — достаточно обеспеченный человек… Очень уважаемый в определенных кругах… Зачем мне от такого уходить, м? Даже если бы я тебя не любила?
— Нет, я — всего лишь младший научный работник…
— Ты был им почти десять лет назад, — она покачала головой, все еще продолжая меня обнимать… — Что же с тобой случилось?
— Я… ничего не понимаю…
— Мы с детьми тебе поможем, — Лиза улыбнулась, поцеловала меня в уголки глаз. — Мы же семья — да? Семья?..
— Семья, — осторожно кивнул я.
— Теперь мы поедем домой, хорошо? — она общалась со мной, как с маленьким ребенком. Мне это не нравилось, но в голосе ее было столько любви и заботы, что оттолкнуть жену было выше моих сил.
Через полчаса, Лиза объявила, что мы приехали. Хороший загородный дом. Я помню его… помню, как мечтал о таком. Но не помню, чтобы покупал.
— Проснись! — Мысленный крик, который идет из ниоткуда, из самых глубин моего сознания. Что, черт возьми, происходит?!
— Папа!
Меня словно пронзило электрическим током.
— Оля… Оленька… — я опустился на колени, и в объятия мне влетел маленький белокурый бесенок.
— Наконецто-наконецто-наконецто! — затараторила восьмилетняя дочь. Ее я помнил. Она не изменилась. Все такое же маленькое, прекрасное чудо. — Мама говорила, что ты придешь «скоро»! А я не знала, когда это «скоро». И няня, знаешь что сказала, когда я в тысячный раз спросила, «когда это скоро?»?