— Кто оплачивает твои путешествия? Какое у тебя жалованье?
— У меня нет жалованья, и я плачу из своего кармана.
— Как странно! — сказал Саддам и замолчал. Чувствуя, что он не поверил мне, я добавил:
— Я путешествовал по многим странам, был в Эфиопии, в Судане и Аравии. Сюда я приехал из Курдистана. Я ищу знаний.
Мне казалось, что это звучит впечатляюще. Вряд ли Саддам поверил бы мне, если бы я сказал, что путешествую ради развлечения.
— И ты ищешь знаний среди маданов тоже? — спросил он с явным недоверием.
— Знания можно найти в любом месте, — нравоучительно ответил я.
Потом Саддам стал спрашивать меня, знаком ли я с некоторыми англичанами, с которыми он прежде встречался. В то время в Ираке англичане все еще пользовались расположением части местного населения, что было результатом тесного сотрудничества с Ираком в период между двумя мировыми войнами; тогда англичане работали здесь в качестве административных чиновников и советников. Многие из местных старожилов по-прежнему проявляли уважение и привязанность к тому или иному англичанину. Члены племен в целом были слишком вежливы, чтобы поставить гостя в неловкое положение, но мне часто приходилось подвергаться жестоким нападкам со стороны горожан и правительственных чиновников из-за внешней политики Англии — например, по вопросу о Палестине или Суэце. В таких случаях упоминание имени англичанина, которого они знавали прежде, могло круто изменить ход беседы — от ожесточенности к дружеским воспоминаниям.[10]
— Что у тебя в этих ящиках? — продолжал беседу Саддам.
— Лекарства.
— Ты доктор?
— Я знаком с медициной.
— Найдется у тебя лекарство для меня? У меня голова болит.
Я открыл ящик и дал ему две таблетки аспирина.
— Дай еще, сахеб, это очень мало. Я дал ему еще шесть таблеток, но предупредил, что за один раз следует принимать только две.
— А для живота? Живот у меня тоже болит.
Я дал ему соду в таблетках с примесью мяты.
— А это что?
— Это йод.
— А это?
— Примочка для лечения ожогов, — ответил я и решительно закрыл ящик.
Последовала новая пауза. Саддам подал мне еще чашечку кофе, а затем спросил:
— Куда ты хочешь поехать?
— Я хотел бы пересечь озерный край до Евфрата и вернуться через территорию фартусов, где я путешествовал в прошлом году с консулом.
— Ты встречался с Джасимом аль-Фарисом?
— Нет, он был в отъезде, когда я приехал в его деревню. Нас принимал его сын, молодой Фалих.
— Я не знаком с ним. Оставайся у нас, здесь намного лучше. Будем вместе охотиться на уток, кабанов, на любую дичь.
— Спасибо, Саддам. Я обязательно приеду еще, но сначала я хочу повидать озера.
— Озера велики, сахеб, за Тигром они простираются далеко в Иран. Ты и за год не сможешь все осмотреть.
— И все же я надеюсь повидать столько, сколько смогу объехать сейчас.
— Что ж, хорошо. Завтра поедем в Бу Мугайфат. У меня там есть дела. Позавтракаем у Сахайна. На следующий день повезу тебя к Евфрату через Зикри. Это большое озеро, там приходится трудно, если дуют сильные ветры. В нем утонуло много маданов.
За обедом, который мы ели вдвоем, Саддам предложил мне чашку молока буйволицы. Я никогда не пробовал его, и оно показалось мне вкуснее, чем коровье. Постепенно комната заполнялась людьми. Я сел у стены, прислушиваясь к разговорам. Смысл большинства разговоров пока еще ускользал от меня, так как мужчины говорили о выращивании риса, используя неизвестные мне термины.
Я спросил:
— Выращиваете ли вы рис здесь, в Эль-Кубабе?
— Выращивали прежде, но теперь разливы уже не приносят ил. В Эль-Кубабе больше нельзя сажать рис — он ведь растет только на свежем иле. В этом году мы будем просить Маджида выделить нам землю для посевов риса возле устья реки.
— Вы собираетесь перебраться отсюда?
— Конечно нет! Здесь наш дом. Мы ведь маданы. Те, кто захотят, будут выращивать рис на краю озер, но все они вернутся сюда.
Двое мужчин остро заспорили о невыплаченном выкупе за невесту. В спор включились все. Отец Аджрама попытался было взять на себя роль арбитра, но тут к нему обратился Саддам:
— Хусейн, завтра мы с англичанином будем завтракать у тебя. Надеемся, что нам предложат достойный завтрак.
Наступила тишина. Все смотрели на Хусейна, который как-то засуетился, пробормотал неубедительным тоном «добро пожаловать» и вдруг зачастил:
— Клянусь молоком твоей матери, Саддам, завтра я должен ехать в Маджар.
10
У. Тэсиджер явно идеализирует отношение иракцев к англичанам. Антианглийские настроения были сильны в Ираке не только в связи с антиарабской политикой Лондона в целом, но и в силу его откровенно колониалистского курса в самом Ираке.