Закончив молитву, Сахайн положил брусочек обратно в корзину, разжег огонь и пригласил меня погреться у очага. Мальчик принес лампу — заполненную наполовину керосином бутылку с фитилем из полоски ткани; фитиль был закреплен в горлышке бутылки комком, слепленным из фиников. В соседнем доме тихо переговаривались двое мужчин. Слышно было каждое слово. Стены двух домов, каждая толщиной в одну циновку, отстояли друг от друга не более чем на два фута. Вскоре я понял, что эти люди не знали в своей жизни уединения и не стремились к нему. Они принимали как должное тот факт, что все, что касается одного из них, касается всех. Если в семье вспыхивала ссора, соседи были тут как тут, давая советы, становясь на ту или иную сторону и внося свою лепту в общий гвалт. Единственный способ поговорить наедине — отправиться с собеседником вдвоем в лодке. Но даже и в этом случае предмет разговора вскоре становился известным всем, так как люди были чрезвычайно любопытны и совершенно неспособны хранить что-либо в тайне.
После обеда начали собираться посетители. Когда, казалось, не было уже места даже для ребенка, двое или трое протискивались через дверь и ныряли в толпу. Стены из тростниковых циновок еще чуть-чуть выпячивались наружу, и гости наконец устраивались. Оставалось свободным только место у очага. Наши гребцы пели, а все остальные громко разговаривали, чтобы слышать друг друга. Хозяин угощал всех сигаретами, и даже совсем маленькие мальчики дымили, если им удавалось заполучить окурок. Снова и снова заваривали чай, в очаг подбрасывали топливо. Струи голубоватого дыма поднимались и плыли над нашими головами на фоне тростниковой крыши. Как хорошо мне было в этой первозданной обстановке!
Зажатый в углу, я подремывал. Наконец гости с трудом поднялись на ноги и выбрались наружу мимо женщины, кормившей грудью ребенка рядом со вторым очагом, в котором догорал огонь. Мы расправили циновки и изодранные коврики, я вытащил из сумки свои одеяла. Хозяин принес из другого конца комнаты постельные принадлежности. Мы улеглись спать друг возле друга, а хозяин сел у огня охранять нас. В бок мне впивался твердый ком земли под циновками, комары упорно пытались прорваться к моему лицу, а под рубашкой вовсю шныряли блохи. В нескольких шагах от моей головы топтались буйволы, невдалеке лаяла собака. Потом я уснул и крепко спал, пока меня не разбудили мои товарищи, поднявшиеся с рассветом.
За ночь ветер стих, было ясное, солнечное утро. Буйволы сами, без присмотра, направлялись на пастбища. У оседлых маданов, в противоположность кочевникам, буйволов не пасут стадами, они пасутся сами по себе. Сахайн и Саддам заспорили, пересекать ли озеро Зикри или плыть другим путем. Я стал уговаривать их пойти через Зикри, так как хотел увидеть озеро.
Саддам сказал:
— Тебе не захочется смотреть на озеро, если нас застигнет ветер. Крупные озера очень опасны, В прошлом году буря застигла свадебную процессию, возвращавшуюся в Кубур, на озере Дима. Две лодки пошли ко дну, и в них — восемь человек. Ты видел Диму — ведь это маленькое озеро, не то что Зикри.
Сахайн поддержал его:
— Да, сахеб, озера опасны. Мы живем здесь и хорошо знаем это. Четыре года назад, как раз в это время года, утонули два человека, а третий вскарабкался на плавучий островок касаба. Его нашли только через пять дней. Дважды он видел лодки, но люди не слышали его криков. Он чуть не умер от голода и холода.
После завтрака мы стали переносить в лодку мой багаж. Наш хозяин и его сын и пальцем не шевельнули, чтобы помочь нам. Когда я позже упомянул об этом с некоторым неодобрением, Саддам объяснил, что хозяин всегда помогает гостям внести вещи в дом, но никогда не выносит их обратно, чтобы это не выглядело так, будто он спешит избавиться от гостей.
Он сказал:
— Мы пойдем через Зикри, раз ты хочешь взглянуть на это озеро, и проведем ночь в Рамле у бени умайр. Но если поднимется ветер, мы пойдем более длинным путем.
Мы добрались до озера после двухчасового плавания по множеству узких незаметных проходов в чаще высокого тростника. Когда я увидел впереди сверкавшую на солнце открытую воду, я сначала почувствовал разочарование: озеро показалось мне не больше, чем Дима. За открытой водой стеной стоял касаб. Только когда мы прошли уже половину пути, я понял, что тростник рос на множестве плавучих островков, многие из которых находились друг от друга на значительном расстоянии. За этой каймой островков и лежало озеро Зикри. Сидя на настиле на дне лодки, я не мог судить о его ширине — три мили или, может быть, шесть. Ветер был совсем слабый, но гребцы вдруг опустили весла. Они казались озабоченными. Я стал проявлять нетерпение, ведь я не знал, как обманчиво бывает такое спокойствие.