— А что же, упустить их воспитание? Лично я ей благодарна!..
Но было двое-трое родителей, которые Цицелкову не могли терпеть. Положа руку на сердце, должен сказать, что они показались мне весьма пристрастными. Они считали ее совсем посредственной, даже простоватой, употребляющей просторечные слова, позволяющей себе со всеми держаться грубо, «ведь недаром ее муж офицер».
Особое впечатление произвела на меня одна молодая женщина. Позднее оказалось, что она приходится мне чем-то вроде коллеги. Она принадлежала к тому типу смуглых, темпераментных и вспыльчивых женщин, с которыми трудно справиться даже их мужьям. Она напрямик назвала учительницу «животным». Почему «животным»? Мне потребовались большой такт и терпение, пока она успокоилась и дала мне хоть какое-то объяснение.
— Почему животное? — резко спросила она. — Потому что не любит детей. У меня такое чувство, что она их просто ненавидит.
Женщина выглядела слишком возбужденной, чтобы я мог поверить в ее объективность.
— А почему вы думаете, что она их ненавидит?
— Потому что они ей мешают! Потому что сопротивляются ей!
— Не считаете ли вы, что она должна во всем им потакать? Если они действительно мешают ей исполнять свои обязанности.
Она с недоумением посмотрела на меня.
— Кстати, мне ребенок тоже мешает!.. Но неужели я должна воевать с ним? Когда человек любит своего ребенка, он находит пути…
— К добру или к злу? — спросил я немного раздраженно.
— К его сердцу! — резко ответила она. — Ведь детское сердце зла не таит…
Нет, я не поверил этой молодой, раздраженной женщине. И возвратился домой совсем расстроенным. Действительно, у меня самого нет детей, а не имея собственного опыта, человеку трудно судить. Все-таки мне кажется, что в детях скрыто какое-то чувство зла, если не в сознании, то по крайней мере в инстинктах. Я вспомнил, что в детстве знал многих злых детей. Вспомнил, как безжалостно, без всякой причины меня били квартальные хулиганы. Вспомнил, как моя родная сестра, которой только-только исполнилось три года, изувечила кошку, изо всей силы прижав ее приоткрытой дверью. Тогда я отвесил сестре такую оплеуху, что она покатилась по полу и заорала, как резаная. Но и до сих пор я считаю, что поступил правильно.
На следующий день я с еще большим упорством продолжил свою работу. И только к концу месяца густой туман, в котором я плутал, начал понемногу рассеиваться, и перед моим взором стали проступать контуры истины.
8
Так уж получилось, что Валентин не пошел в школу вместе со всеми другими детьми. Перед самым началом занятий он внезапно заболел воспалением легких, и почти целый месяц провел в четырех стенах своей комнаты в легком приятном забытье лихорадки. Ему понадобилось еще две недели, чтобы восстановить силы и окрепнуть. Наконец однажды утром мать нарядила его во все самое лучшее — синий вязаный костюмчик дядя привез Валентину аж из Лондона. Приодела, заботливо расчесала и смочила водой его пушистые волосы и повела в школу. Ее сердце немного сжималось, ручонка сына, которую она держала, была нежной и холодной. Лора хорошо понимала, что провожает сына на войну. Все-таки школа — настоящая маленькая война. Там тебе могут поставить двойку, могут здорово излупить после уроков, даже разбить голову, как это случилось с соседским ребенком. К счастью Лоры, школа находилась недалеко от дома, и не надо было идти по улицам с оживленным движением. А к несчастью — день выдался пасмурным, холодным и мрачным, не предвещавшим ничего хорошего. Лора испытала какое-то огромное желание вернуться, но устояла. В этом мире можно убежать от всего, только не от школы.
Когда они вошли в здание, ее настроение совсем испортилось. Она училась здесь же — не вчера, так позавчера, — и вот теперь привела сюда сына. Как быстро течет это жестокое и неумолимое время! Они шли по коридору, который сейчас казался ей еще более неприветливым и узким. Вокруг носились дети с выпученными глазами и огромными тяжелыми ножищами, каких в ее время не было даже у толстого учителя господина Темелакиева. Неужели ее застенчивый и щупленький сын будет учиться с такими верзилами? Смущенная и взволнованная, она вошла в директорский кабинет — ей сказали, что сначала надо представиться там. Директором оказалась немного грубоватая женщина невысокого роста, с неестественно короткими руками, которые вряд ли доставали до ее собственных ушей, не говоря уже об ушах этих верзил. Но директору Валентин явно понравился — мальчик был милым, даже изящным, с очень умным личиком. Не было сомнений в том, что он будет хорошим учеником. Она даже погладила его по щечке своей короткой полной ручкой, от чего Валентин, к стыду матери, вздрогнул как ошпаренный. Лора только сейчас заметила, что он очень напуган. Школа его ничем не ободряла.
— Направлю его к Цицелковой! — сказала директор. — Она у меня лучшая учительница — строгая, но справедливая.
И послала дежурного за ней. «Почему справедливая? — мелькнуло у Лоры в голове. — Что это — школа или суд?» Когда наконец Цицелкова пришла, следуя за своим коротким обиженным носом, Лора чуть ли не отшатнулась — так ей не понравилась эта особа> Директор в двух словах объяснила суть дела. Только сейчас Цицелкова внимательно посмотрела сначала на мать, а потом и на мальчика. Как и следовало ожидать, она тоже почувствовала к этой худой и нервной женщине какую-то необъяснимую враждебность.
— Мой класс, кажется, и без того перегружен! — холодно сказала она.
Директор изумленно посмотрела на нее — она не ожидала от своей любимицы такой реакции.
— Все мы перегружены, Цицелкова! — соглашаясь, ответила директор. — Этот ребенок не будет тебе в тягость, скорее станет твоим помощником…
— Помощником? — чуть ли не обиженно воскликнула Цицелкова. — Чем же он будет мне помогать? Он и так отстал от других.
— В чем отстал? — холодно спросила Лора. — Валентин читает совсем свободно.
Только сейчас учительница посмотрела на него повнимательнее. Ее взгляд был недружелюбным, и мальчик это сразу почувствовал. И поспешил замкнуться, как улитка в своем домике.
— Это правда? — недоверчиво спросила Цицелкова.
Директор взяла с письменного стола какой-то детский журнал, который за долгие месяцы лежания стал совсем блеклым.
— Вот! — она подала журнал мальчику.
Валентин открыл первую страницу. Это было какое-то стихотворение, к тому же напечатанное крупными буквами. Вдруг все буквы слились и расплылись перед его глазами. Он поднял голову и беспомощно посмотрел на мать.
— Читай, читай! — мягко сказала она. — Ты так хорошо читаешь!
Но Валентин смотрел на страницу и молчал. Он словно забыл все, что знал, и не мог прочитать ни одного слова.
— Ясно! — сказала Цицелкова. — Только ради вас, товарищ Божкова. Вы знаете, как мне трудно отказать вам.
— Знаю, знаю! — с облегчением сказала директор.
— Можете идти.
И они вышли совсем внезапно — учительница и мальчик. Лора даже не поняла, как они исчезли. Валентин казался настолько сконфуженным и смущенным, что даже не обернулся. Лора испуганно попрощалась с директором и тоже вышла. Они были уже в другом конце пустого коридора, выглядевшего совсем серым от мутного утреннего света. Она хотела крикнуть им вдогонку, но в это время Цицелкова и Валентин вошли в какую-то дверь. Лора пошла вперед, остановилась перед дверью и посмотрела на нее. Ничего особенного, обычная коричневая безликая дверь, изъеденная временем, с грустными следами бесчисленных детских нападений. Может быть, так она выглядела и в годы ее детства… Но что с ней происходит, что за неожиданные нервы? Школа как школа, учительница как и все остальные, кого она помнила со времен своего детства. Никому не избежать этого испытания. Она пожала плечами и отошла, стараясь больше не думать о сыне.
В это время Цицелкова и Валентин стояли перед классом, и дети глазели на маленького худенького франта. Нет, он им не понравился, так обычно выглядели маменькины сынки. Будет неплохо поприветствовать его пинком на первой же перемене. Так думали некоторые, но двум-трем девочкам он понравился.